Настройщик

Солдат замолчал. Наступила тишина. Даже самые шумные из их компании сидели тихо, охваченные чувством благоговения перед услышанным.

– И что это была за мелодия? – наконец спросил Эдгар.

– Простите?

– Мелодия. Что за песню он наигрывал на флейте?

– Мелодия… Любовная песенка шанов. Когда шанский парень ухаживает за своей милой, он всегда играет для нее эту песню. Ничего в ней такого нет, совершенно незамысловатая, но она сработала просто чудесно. Кэррол потом сказал тому солдату, который рассказал мне эту историю, что никто не может убить того, кто сыграл мелодию, которая напоминает ему о первой любви.

– Просто поразительно.

Раздался одинокий смешок, солдаты погрузились в размышления.

– А есть еще какие-нибудь истории? – спросил Эдгар.

– Про Кэррола? О, мистер Дрейк, историй целая куча. Целая куча. – Он заглянул в свой стакан, уже почти опустевший. – Но может, лучше завтра, сегодня я уже утомился. Путь длинный, до его окончания еще не один день. До самого проклятого Мандалая у нас не остается ничего, кроме историй.

Пароход уверенно пыхтел вверх по реке, минуя города, названия которых текли причудливо, как заклинания. Ситсайян. Кама. Пато. Тайет. Алланмио. Яхаинг. Ньянгивагий. По мере их продвижения к северу местность становилась суше, растительность поредела. Зеленые холмы Пегу вскоре сменились плоской равниной, густая листва уступила место колючим деревьям и пальмам-тодди. Они останавливались во многих городах, в пыльных портах, где не было почти ничего, кроме немногочисленных хижин и поблекших монастырских строений. Там они брали на борт или спускали на берег какие-то грузы, а иногда и пассажиров, большинство из которых были военные, мужчины с докрасна загорелыми лицами, которые присоединялись к вечерним посиделкам и приносили с собой новые истории.

И все они знали про Кэррола. Кавалерист из Кьяукчета поведал, что он как-то встретил солдата, который однажды был в Маэ Луин и потом рассказывал, что форт напомнил ему истории о висячих садах Вавилона, что он не похож ни на один другой, что там отовсюду свисают редчайшие орхидеи и в любое время суток можно услышать музыку, а брать в руки оружие нет нужды, потому что на многие мили вокруг нет ни одного дакоита. Там можно сидеть в тени на берегу Салуина и наслаждаться сладкими фруктами. Там девушки смеются и распускают волосы, а глаза у них такие, какие можно увидеть лишь во сне. Стрелок из Пегу рассказал, что слышал, что шанские сказители слагают баллады об Энтони Кэрроле, а пехотинец из Данубиу рассказал, что в Маэ Луин никто не болеет, потому что по долине Салуина дуют свежие ветры и можно спать под открытым лунным небом и просыпаться без единого комариного укуса, и там нет ни лихорадки, ни дизентерии, от которых умерло так много его друзей в походах по насыщенным испарениями джунглям, где пиявки постоянно присасываются к лодыжкам. Рядовой, который со своим батальоном направлялся в Хлайнгдет, слышал, что Энтони Кэррол демонтировал пушки и использует их в качестве вазонов для цветов и что оружие у солдат, которым выпадает счастье оказаться в Маэ Луин, ржавеет, пока его хозяева пишут письма, и толстеют, и слушают детский смех.

Все больше людей присоединяли свои истории к общей копилке, и, пока пароход двигался к северу, Эдгар постепенно начал понимать, что все эти истории были не столько тем, что каждый из солдат считал правдой, сколько тем, во что он хотел верить. Что, хотя государственный управляющий провозгласил Мир и что вооруженный контингент здесь – лишь силы, обеспечивающие Сохранение Мира, на самом деле все совсем не так, и от этого рождался страх и необходимость в том, что помогало бы не выпускать этот страх на волю. И с этим пониманием пришло и другое: что ему самому удивительно, насколько неважной для него самого начинает становиться правда. Возможно, больше, чем любому одинокому солдату, ему хотелось верить в майора медицинской службы, с которым он ни разу не встречался.

Симбаунгве. Мигьяунги. Минхла. Однажды ночью, проснувшись, Эдгар услышал причудливое пение, доносившееся с речного берега. Он сел в кровати. Звук был далеким, почти как шепот, заглушаемый звуком его собственного дыхания. Он прислушивался, застыв практически неподвижно. Пароход уплывал все дальше.

Магве. Йенагьяунг. А потом, в Киаукье, долгое неспешное путешествие вверх по реке было нарушено появлением трех новых пассажиров, закованных в цепи.