Наступление

— Я твердо решил требовать для себя смерти без формальностей.

Она смотрела на него изумленно, может быть, даже верила ему, а Матейчо, довольный произведенным эффектом, продолжал:

— А знаете, мы, осужденные на смерть, по приказу сверху должны были плевать в глаза попу, а если у нас не были связаны руки и ноги, то давать хорошего пинка прокурору. И страшно, когда тебя ведут вешать, а ты еще не проснулся…

— Почему? — прервала она его.

— Потому что, скажем, ты сладко спишь, снится тебе что-то хорошее, и вдруг набрасываются на тебя стражники, сбивают тебя с ног, и ты, будучи неготовым, невольно проявляешь слабость перед лицом врага.

— Вы много страдали, — сочувственно вздохнула она, долила ему в бокал вина и наивно спросила: — А как же вам удалось спастись?

— Не посмели со мной разделаться. Чугун им пригрозил. Послал письмо, что всех начальников пустит из-за меня в расход, если только посмеют меня тронуть… Э, хозяйка, оставим этот разговор! Этой истории конца нет, — небрежно махнул он рукой. Его охватил какой-то беспричинный смех. Был бы сейчас за дверьми Калыч или кто-нибудь из каменопольцев, кто бы мог услышать, как он тут хвалится, и рассказал ей, как он по глупости попал в ловушку Ристо Шишмани, как умолял Цено Ангелова и Костова, чтобы его отпустили. Да, жаль, что тогда он застал их в плохом настроении, и они с легкостью решили его судьбу.

Начав врать, Матейчо уже не мог остановиться. Он хотел окончательно удивить свою хозяйку.

— А вот осенью на фронте в Македонии…

— А вы и на фронте были? — прервала она и вспомнила; что у нее было легкое увлечение офицером из военного округа прошлым летом, пока не отменили мобилизацию ее мужа в корпус в Венгрию.

— Конечно был, и даже добровольцем. Партия меня не отпускала, но я пошел на свой страх и риск. Хотелось мне пустить немецкой кровушки. — Он стискивал зубы так, будто против него действительно находились захваченные гитлеровцы, которые ожидали решения своей судьбы, зависевшей от его благоволения. Он начал ковырять в зубах вилкой. Это вызывало у Раины легкое отвращение к нему, но Матейчо продолжал лгать, ничего не замечая: — Значит, я ответственный и главный начальник всего фронта. — Он сделал рукой широкий круг над столом. — Мы удерживаем одну главную высоту, а они, понимаете ли, прут на нас, как осы. Отдаю ребятам приказ ждать. Решил подстроить фашистам пакость, какая им даже и во сне не снилась. Как только они приблизились к нам, я встал во весь рост и буквально закидал их гранатами, не менее двух-трех ящиков высыпал им на головы. Что там было, рассказать невозможно!

— Ой, — закрыла глаза хозяйка в притворном испуге. Она уже поняла, что Матейчо лжет и преувеличивает. — А посмотреть на вас, не такой уж вы и страшный.

— Так то же на войне! — самодовольно заметил Матейчо. — Если ты не убьешь, то тебя отправят на тот свет, — поспешил он закончить разговор и только теперь понял, что переборщил со своим хвастовством.

Раина опять спустилась в подвал за вином. Оставшись один, Матейчо подошел к зеркалу. Ему показалось, что китель с расстегнутым воротом очень идет ему, и вряд ли в городе можно найти офицера симпатичнее, чем он.

— Поживи себе, Матейчо, — разговаривал он сам с собой, глядясь в зеркало, — гляди не упусти случая. Ну и хозяйка тебе досталась! Везет же тебе, осел. Одним словом — краля. И ты ей, кажется, приглянулся. Знать, варит у тебя котелок. Черт бы ее побрал, буржуазию, до сих пор она на нас ездила, теперь наш черед поездить на ней. Разве ж на селе мы жили? Что это была за жизнь? — брезгливо скривился он, глядя на себя в зеркало. — Отруби, грязь, нищета и дикость, собаки на тебя лают, каждый лопух смотрит на тебя свысока. Слушай, осел, признайся себе, клюнул ведь на хозяйку, уже, как карп, заглотнул крючок. Возьми себя в руки! Если поймет, кто ты такой, будешь потом только облизываться. Смелей, Матей, ее душенька так же одинока, как и твоя, грех на душу возьмешь, в котле на том свете вариться будешь, если ее не утешишь. Ох, — он ударил себя по щеке, — если тебе везет, так чего еще надо…

В коридоре послышались шаги Раины. Матейчо сразу же сел на свое место. Его лицо приняло задумчивое выражение.

Раина вошла запыхавшаяся, поставила кувшин на стол и схватилась за грудь.

— Ох, вы не можете себе представить, как напугала меня кошка.

— Да неужели? — Матейчо с готовностью встал. — Почему же вы меня не вызвали, я бы ей укоротил хвост. — Он вынул пистолет.

— Господин капитан, умоляю вас, спрячьте оружие! — Она слегка отстранила его руку от своей груди, так как Матейчо решил проверить, действительно ли она испугалась.

— Ваше сердце трепещет, как птичка, — продолжал он, обнимая ее.

— Мне очень страшно, господин капитан! — Она делала вид, что отстраняется от него.

— Чего вы боитесь, дорогая, я с вами, не бойтесь, — глуповато ухмылялся он. — Я всю ночь буду вас охранять.

Она села. Игриво улыбнулась, наполнила бокалы, чокнулась с ним и, облизнув свои полные, сочные губы, сказала, прищурив глаза:

— Выпьем за здоровье героев!