Наступление

Медленно и незаметно проходили один за другим то дождливые и хмурые, то ясные и солнечные дни. Пятый год апрель расстилал пышный зеленый ковер на полях, чтобы обрушить на него кровь и огонь, пороховой дым и грохот.

Солдаты стремительно шли на запад, преследуя по пятам виновников неисчислимых людских страданий. Иногда на коротких привалах в лесах, уцелевших от огня, они как завороженные слушали трели соловьев.

— Теперь самка сидит на яичках, — прошептал Марин, показывая туда, где пел соловей.

— Жизнь требует своего, — добавил Кутула, — ничто не может ее остановить…

Даже в садах, истоптанных сотнями солдатских сапог, косной распустились тюльпаны. Кусты сирени оделись в пышный наряд, и утренний ветер далеко разносил аромат цветов.

Луканче, проходя утром мимо куста, сломал ветку сирени и долго держал ее в своей ладони, а в это время гитлеровская батарея открыла огонь и засыпала цепь полка огнем и землей. Лежа в каком-то заросшем рву, может быть раньше служившем оградой поля или сада, Луканче время от времени подносил к носу душистую ветку, и сладковатый аромат сирени невольно возвращал его в Камено-Поле. Наклонясь к уху Пени, Луканче пытался перекричать грохот рвущихся снарядов:

— Эй, Пени, а как сейчас расцвела сирень над Осымом за селом! Эх, до чего ж мы любили туда бегать!

— Сбегай сейчас и наломай, — прижимался к земле Пени, по привычке закручивая кончик желтых усов. — Беги немедля, я тебе разрешаю!

— Разрешаешь, — глуповато улыбался Луканче, — если бы ты был таким большим начальником, давно бы твой след тут простыл…

А бывало и так, что теплым утром, когда солнце играло в росистой траве, они проходили по следам, оставленным гусеницами танков, и с грустью смотрели на смятую сочную траву на лугах, на вывороченные с корнями фруктовые деревья.

— Эх, сколько убытка! — скажет удрученно какой-нибудь старательный хозяин.

Другой в шутку ему ответит:

— Ты, дружище, гляди, чтобы не откинуть где-нибудь копыта, а все остальное гроша ломаного не стоит. За лето окопы и воронки зарастут бурьяном, а ржавчина разъест гильзы.

— Тоже мне умник нашелся, — вмешается третий, — сделал открытие, что ржавчина гильзы разъедает!..

А когда проходили через вспаханное поле, Кутула брал в руку теплый чернозем, нюхал его и, растирая между пальцами, тихо говорил, вздыхая:

— Самый раз пахать! А земля, черт бы побрал все, мягкая, как душа! — И он грустно качал головой.

— Эй, сват, если бы тебе дали тут участок, ты бы надорвался от работы, — шутливо говорил ему Пени. Но иногда, показывая на захваченных артиллерийских коней, замечая: — Посмотри-ка на них, эти два плуга потянут.

— И еще как, — с удовольствием качал головой Кутула.

— А какие девчата тут пели во время жатвы! — делился своими холостяцкими волнениями Луканче. Как только наступало затишье, он становился беззаботным, как кузнечик. И мечтал вернуться в село с орденом за храбрость, чтобы его сверстники сохли от зависти.

Маджар ковылял в строю, едва волоча стертые ноги, и смотрел на грязные сапоги офицеров, прикидывая в уме, какие бы мог заработать деньги, если бы вычистил их государственной ваксой.

На каждом привале Мато бегал по ротам и всегда находил легковерных кандидатов попытать счастья, играя в карты.

— Мато, постыдись, — возмущался Слановский. — На что это похоже? Ты солдат или шулер?

— И то и другое, господин подпоручик, — шутливо оборонялся он. — Что поделаешь, сами заставляют.

Слановский приказал Кутуле обыскать его и забрать карты, но уже через два дня унтер-офицеры 6-й роты снова проиграли ему, однако жаловаться не посмели.

Траян молча шел в строю. Начальство решило, что будет лучше, если он искупит свою вину в боях. Конечно, Траян не очень-то старался. Когда над ним подшучивали, он сердито огрызался. Слановский строго-настрого запретил дразнить его, но Траяна все равно не оставляли в покое. Стоило ему на несколько шагов отстать, как тут же начинали сыпаться шутливые вопросы.

— Эй, Траян, где это ты пропадаешь? Того и гляди тебе предложат взять на себя командование дивизией, — подшучивал Пени.

— Ему этого мало, — смеялся Кутула, — ему армию подавай!

— Эх, если бы так, — улыбался Луканче, — тогда бы он назначил меня адъютантом, а я взял бы себе в ординарцы Маджара. Пусть бы и он пожил в тепле да в холе. Может, перестал бы бояться.

— Много захотел, — надулся Маджар. — Кому-кому, а тебе служить не буду, даже если ты генералом станешь.

— У тебя никак до сих пор поджилки трясутся, так тебя напугал Траян, — подтрунивал над ним Луканче.

— Да если хочешь знать, я даже не испугался Траяна, когда он был в форме капитана. Я как увидел его, так сразу себе и сказал: это он. Если бы у меня было оружие…

— А помнишь, как ты упрашивал меня не трогать его? — в который раз шутливо поддевал его Пени.

— Ш-ш, идет! — подавал кто-нибудь голос, заметив Траяна, появляющегося из темноты.

Обычно Траян садился в стороне от своих товарищей, боясь их постоянных насмешек и шуток, тем более что полевые офицерские галифе капитана Гуджева уже протерлись на коленях, а каблуки сапог износились и скособочились.