Наступление

— Он одно время писал, что хочет в люди выбиться и остаться на службе, да, видно, глаз положил на какую-то там зазнобу.

— Ну, у него-то еще есть время. Их призыв увольняют только весной.

— Ох, Кирчо, и я хочу тебя спросить, — подала голос молодая, но преждевременно состарившаяся худенькая женщина, — не знаю, может, слышал ты, наш-то Матей в тюрьме.

— Всюду нос свой совал, — сказала бабушка Луканица. — Вздумал мир переделать, ни дна ему ни покрышки! Если бы был сам по себе — хоть не выходи из тюрьмы, пока небо с овчинку не покажется. А то что же получается, и молодуха должна из-за него страдать!

Только сейчас Слановский понял, что молодая женщина — это Венка, жена его соседа Матейчо.

— Ну? — спросил он.

— Посадили его прошлой весной на пять лет, защиты у нас нет, вот и осудили.

Бабушка Луканица снова вмешалась в разговор:

— Кирчо, сынок, к твоему слову прислушаются, ты большой человек, с начальством на короткой ноге. Попроси их, чтобы выпустили его, скажи, что его жена концы с концами свести не может.

Митьо Ганин, дядя Слановского, который только что вошел в комнату, усмехнулся в усы.

— Не так все скоро делается, как вы думаете. Дело уже рассматривалось.

Бабушка Луканица заладила свое:

— О-о, Митьо, все делают люди за деньги! Только не про нас все это писано.

— Я разговаривал с одним адвокатом, он обещал выяснить, можно ли помочь. А если будет помилование, может, и его коснется.

— Авось и ему повезет. — Луканица встала, собираясь уходить. — Освободите его. Он хоть и вымахал большой, да упрям больно, весь в отца пошел. Кирчо, а нашему ослу скажи, чтобы написал письмо. Для того я его и заставляла первый класс кончать, чтобы он не был таким темным, как мы.

— Хорошо, бабушка Луканица.

— Да еще скажи ему, пусть стирает чаще. Совсем новенькую полотняную рубаху дала ему весной, а к осени наверняка только воротник от нее останется, — продолжала она ворчать, постукивая палкой и медленно ковыляя к выходу.

Женщины разошлись к вечеру. Митьо Ганин ушел, чтобы загнать скот в сарай. Бойка со своей двоюродной сестрой Русалиной подметали двор, разводили огонь в летней печке. Слановский остался с матерью одни.

— Ох, Кирчо, сынок, сейчас мне легче. Дал бы бог пожить еще несколько денечков. Как же вы будете без меня?

— Ты выздоровеешь, мама, — пытался он успокоить ее.

Она помолчала немного и тяжело вздохнула.

— Вот здесь, — указала она на грудь, — холод и прямо кусок льда сосет изнутри… Говорят, ты стрелял в учителя Станчева и других наших, которых военные убили в Лозене?

— Мама, — чуть не заплакал он, — все это ложь!

— Берегись, сынок, время теперь тяжелое. Сам видишь, так вот и отца твоего погубили, — продолжала она слабым голосом.

В сумерки мать впала в бессознательное состояние и около полуночи умерла.

* * *

Машина полковника Додева, подняв на площади Лозена облако пыли, остановилась возле школы. Подпоручик Манев ловко выскочил из машины и открыл заднюю дверцу. Несколько босых и чумазых мальчишек подбежали к машине, один из них набрался смелости и коснулся пальчиком пыльной жести, провел по ней извилистую линию и бросился, сопровождаемый остальными, к церкви.

Додев остановился около дверцы автомобиля и бросил беглый взгляд во двор школы. Игнатов, перепоясанный ремнем с портупеей, четко чеканя шаг, приближался к нему. Додев молча выслушал его рапорт и направился легкой для его возраста походкой во двор школы.

Затем все трое закрылись в канцелярии роты.

— Поручик Игнатов, что вы скажете о настроении в роте? — спросил Додев, прищурив глаза.

— В целом настроение хорошее, господин полковник.

— Честно?

— Готовы выполнить любой ваш приказ!

— И солдаты тоже?

— Так точно!

— Пойдут за вами до конца?

— Так точно! — с небольшой запинкой ответил Игнатов. — До настоящего времени в роте не замечено никаких коммунистических настроений.

— Но можно ли гарантировать, что их не будет и в дальнейшем?

— Так точно, господин полковник, — убежденно ответил Игнатов.

— Если бы так, — многозначительно усмехнулся Додев. — Где подпоручик Слановский?

— Дал ему увольнение на один день. У него больна мать.

— Какие меры приняли в отношении его?

— Жду ваших указаний, господин полковник.

Наступила тягостная тишина. Все трое задумчиво смотрели перед собой. В ветках ореха подрались два воробья. Один погнался за другим, и тот ударился в стекло открытого окна. Додев поднял голову:

— Значит, Игнатов, вы ждете моих указаний? А если бы я вам приказал отрезать ему голову, вы сделали бы это, не колеблясь ни минуты?

Игнатов сконфуженно молчал. Додев продолжал все так же язвительно:

— Вы очень ошибаетесь, если думаете, что это доставит радость и удовольствие вашему командиру полка. Мне и нашей нации нужны головы, которые крепко сидят на плечах. И если вы не смогли припереть его к стене, вина в этом только ваша!

— Господин полковник, разрешите доложить…