Настырный

— Если б Гулмурада не было, мы с тобой, может, вообще не встретились бы. Он мне тебя показал на свадьбе. Помнишь, ты с подругами под урюковым деревом сидела: платье зеленое, панбархатное, а брошь красная. Я как увидел тебя… Джаннет! Ты что? Плачешь? Ну что ты, Джаннет?.. — Он присел рядом с ней на скамейку, виновато опустил голову.

Девушка прерывисто вздохнула.

— Сейчас-то у тебя складно выходит. А раньше что думал? Небось одно твердил: «На дешевую девушку спроса нет». Говорил? Ну чего молчишь?

— Не знаю, как тебе объяснить, Джаннет. Я ведь ни оправдываться перед тобой, ни уговаривать не хотел. Просто поговорить, чтоб никто не мешал…

Джаннет молчала, отсутствующим взглядом следя за расположившейся неподалеку компанией.

— Сон я вчера видела, — негромко сказала она. Сон ее Пермана не интересовал, не верил он ни в какие сны, но все равно обрадовался: рассказать хочет, значит, доверяет немножко. — Будто на руке у меня кольцо… Красивый-красивый камень! Сияет — прямо глазам больно! И так оно мне нравится, так я рада, что у меня такое кольцо — ног под собой не чую! — Голос Джаннет звучал грустно… — Выхожу на улицу, смотрю: кольцо на руке, а камешка нет — пустое место! Я как закричу!.. — Она еле удержалась, чтобы не всхлипнуть. — Вдруг вижу: катится мой камешек по такыру. Я — за ним. Бегу, бегу, а догнать не могу… С тем и проснулась. — Слезы блеснули у нее на глазах, отражая свет фонаря. — Этот камешек — мое счастье. Никогда, видно, мне его не догнать… Не добыть…

Крупная слеза сорвалась с ресницы и упала на землю.

— Добудешь, Джаннет! Добудешь ты свое счастье, — воскликнул Перман и вдруг умолк, чувствуя, что не вправе говорить это. Девушка тоже молчала. Из-за дощатого забора доносились переборы саза.

— Перман… — тихонько сказала Джаннет.

— Что?

— Правда, что вы деньги на калым занимали?

— А почему ты спрашиваешь?

— Нет, ты скажи: занимали?

— Занимали.

— Много?

— Много! — не понимая, к чему она ведет, Перман сразу весь ощетинился. — Побольше бы твои родичи калым назначили!

— Не надо было соглашаться. — Джаннет обиженно поджала губы. — В других местах поспрошали бы. Невест хватает…

— Не нужны мне другие! Я как тебя увидел… Я Гулмураду сразу сказал.

— И что ж он? Купить присоветовал?

— Ну зачем ты так говоришь, Джаннет?

— Потому что я не товар, понимаешь? Нельзя меня покупать! Гулмурад не объяснил тебе этого? — Она говорила негромко, но такая обида, такая боль была в ее словах.

— Чего ж объяснять? Сам не маленький…

Он ждал, что сейчас она спросит, зачем же тогда калым, но Джаннет не спросила. Вздохнула и помолчала. Неужели она его не поймет? Неужели все, что он должен ей сказать, так и останется камнем на сердце? Нет, сказать он должен, иначе нельзя, иначе глупость получится.

— Вот, Джаннет, иногда бывает, болен человек. Очень болен. И вдруг запросил арбуза. Зима, мороз, а ему арбуза подавай! И знаешь, что бесполезно, не поможет ему никакой арбуз, да и не найти его зимой, а все равно ищешь… Вот и я, вроде зимой арбуз ищу.

— Но для кого?!

— Для матери!

— Так бы и сказал! — она несмело улыбнулась ему.

— Нет, Джаннет! Ты не думай, что я оправдать себя стараюсь, вину свалить на другого. Это легко, это проще всего. Видел ведь: ходит она по домам, деньги эти проклятые собирает! А не дадут, как собака побитая, в глаза мне смотрит, стыдится… Ладно, думаю, пусть, женюсь как матери нравится! А нельзя. Нельзя так, Джаннет! Родителям доверять, уважать их нужно. Но судьбу свою решать надо самим! Только теперь я это понял…

Какой-то человек, слегка пошатываясь, подошел к ним.

— Приятель! Закурить не найдется?

— Не курю.

— Не курите… Здоровье бережете!.. — Пьяный поморщился, махнул рукой, побрел дальше.

— Ладно! — Перман хлопнул себя ладонью по колену. — Все мы задним умом крепки. Сначала сделаем, потом думать начинаем. Не доходит до нас, что преступление это — калым платить!

Девушка вскинула на него глаза, взглянула пристально и опустила голову.

«Не верит она мне!» — Перман вздохнул и поднялся со скамейки.

— Пойдем, Джаннет! Пойдем, а то концерт кончится.

Когда Джаннет вернулась домой, все уже давно спали. Только Нартач в бессильной ярости слонялась по комнатам.

Джаннет тихонько проскользнула к себе — не хотелось ей говорить сейчас с Нартач, но та вошла и плотно прикрыла дверь.

— Ты что ж, опозорить нас решила, бесстыдница? Гулмурад с вами ездил?

— Да.

— И у тебя хватило совести залезть в машину к распутнику?

Джаннет молча пожала плечами.

— Молчишь? Язык отсох? Связаться с Гулмурадом!.. Да, если б я знала, что Перман — приятель этого срамника, я б ни его, ни сватов на порог не пустила! То-то, я гляжу, обнаглел парень. Оказывается, дружок подбивает. Что он тебе болтал? Говори!

— Ничего.

— Врешь, паскудница! Уговаривал от калыма отказаться? Как это, мол, ты согласилась, чтоб продали?.. Отвечай! Небось Арзи расхваливал, с нее, мол, пример надо брать?

Джаннет удивленно взглянула на невестку — откуда ей все известно? Вот колдунья!

— Перман сказал правильно.