Наталья (московский роман)

— Еще как.

— Транжир же ты, Сашка! А дедушка твой что говорил: что нужно жить с расчетом. Я тебе вышлю завтра. Так и быть, двадцаточку пошлю.

— Пап, это мало…

— Если только мать добавит… Кивает, что согласна. Сорок получится. Плюс перевод, как обычно; пятнадцатого я тебе пошлю. Да ты как король живешь! Я так не жил даже после института.

— Что у вас нового? Где мои друзья?

— У нас все по-старому. Друзья твои живут по-прежнему, по двору шатаются.

— Пап, а как…

— Ну все, пока, пока, пока. Привет тебе от дяди Евеля и всех.

— Па?

— Ну, пока, пока, пока. А то за разговор из этих двадцати рэ вычту. Целую тебя.

— А мама?..

Но трубка щелкает, разъединили.

Никогда с ним не поговоришь по-человечески. Я выхожу из будки с улыбкой: папка, папка… как в жизни все нелепо. (Это я о будущем, сейчас я этого не знаю…)

— Девушка, спасибо большое. Я же говорил, вы — лучшая. С праздником вас!

Она сияет, ей, наверно, никто не говорил, что она лучшая. Я первый.

— Спасибо.

Я спускаюсь по лестнице с телеграфа. Полночь настала, полночь прошла. Где она сейчас, интересно? Наверно, дома. Вернулась и… дальше я не хочу думать. Он ее муж, но я молю Бога, чтобы он не использовал своих привилегий. Да и она не сможет… Я в это верю.

Я иду пешком, денег нет. Прохожу Дзержинскую, спускаюсь к Ногина, прохожу высотное здание на Котельнической набережной, поднимаюсь по крутому переулку к Театру на Таганке (в который вечно билетов нет).

Таганка тихая и спящая.

Я иду и думаю о завтра. Вдруг из подворотни выходят двое:

— Деньги давай, — перегаром несет жутко.

Мужики явно на воров не похожи. Просто выпить хочется.

— Почему я вам должен их давать, — говорю я и вспоминаю Иванну.

— Опохмелиться надо.

— Магазины уже закрыты.

— Знаем, это на завтра.

— Запасливые вы мужики, как я погляжу.

— Не рассуждай много, деньги давай.

Мне не нравится эта фраза, но я сдерживаюсь. Иванна была не права.

— А если мы проверим, — один приближается ко мне.

— Вынь руки из кармана.

Мне становится смешно, и я вынимаю:

— Рукам-то холодно.

— Не замерзнешь, интеллигенция, «рукам холодно». Небось и не работал никогда.

— Так, как вы, — нет.

Он не понимает. Лезет ко мне в карманы.

Я даже не сопротивляюсь, до того мне смешно. Он ничего не находит в пустых карманах и достает прямоугольник голубого листка.

— Это положи обратно, — говорю я.

— Чего? Нищета, рубля нет, а положи обратно. — Он отшвыривает листок в снег и плюется.

Я быстро разворачиваюсь, чуть присев, пробивая ему прямо в подбородок. Он летит куда-то, утыкаясь неловко в сугроб.

Все-таки она была права, Иванна.

Второй стоит, качаясь и глядя на лежащего. Я даже не успел разозлиться, наклоняюсь и поднимаю листок, стряхивая с него снег.

— Ты чего, парень. Пошутить, что ли, нельзя?

— Дураками быть не надо, когда нажираешься.

— А кто нажрался, кто? — он хорохорится и двигается на меня.

Голос из снега:

— Вася, у него шапка хорошая, возьми. На две бутылки хватит.

Шапка ондатровая, папин подарок.

Вася уже приблизился на расстояние удара, но шапку ему брать почему-то не хочется.

Тот поднимается из снега.

— Ну, чё медлишь, Васька?

— Так, — говорю я и лезу в карман джинсов, — где мой нож?

— Да ну его к черту, Вить. Он чумовой какой-то, поговорить с ним по-человечески нельзя. — Он поворачивается и идет в ту подворотню, откуда вышел.

— Вась, ты чё испугался, подожди, — тот трусит за ним. — Кого ты испугался, пацана? Да мы ему сейчас так заделаем…

Ответа я не слышу. Улица тиха и пустынна. Я разворачиваюсь и иду. Праздник кончился.

В дверях торчит бумага. Прямо вечер записок. Наверно, хозяйка заходила — платить за квартиру надо. Хотя она бы оставила на столе, если внутри была. Я зажигаю свет и разворачиваю сложенный вчетверо листок бумаги.

«Санечка, я приезжала, но тебя не застала. Была свободна полдня. Позвони мне завтра в… как обычно (когда захочется).

Н.»

Я расстроился страшно. Ну что меня унесла нелегкая. Вечно не сидится. Но кто бы мог подумать, что она вырвется восьмого. Что она сможет приехать. Моя Наталья, моя умница. Завтра я увижу тебя. Вернее, сегодня, уже около часа ночи. Господи, пошли скорее это завтра. Вернее, сегодня.

Уже засыпая, я думаю: какое красивое имя Иванна. Но Наталья — сказочнее, влекущее, завораживающее, не отпускающее, удивляющее.

Утром рано я звоню из автомата. Двушки нет, и я пилкой цепляю под диском — сразу после того, как она сняла трубку.

(У меня была одна болгарка давно, которая меня и научила. Пилку для ногтей вставляешь под диск с цифрами и, как только раздается голос на другом конце, дергаешь пилку справа налево, раздается легкий щелчок, и разговор соединяется. Говори сколько хочешь. Кстати, она научилась этому в Ленинграде. Или не кстати.)

— Наталья, доброе утро.

— Санечка! — так ласково звучит ее голос. — Я жду твоего звонка с восьми утра.

— Сейчас девять ноль одна, ты же сама гово…

— Я понимаю, Саня, все понимаю, не надо мне объяснять. Когда мы встретимся?

— Ну, Наталья, ты на глазах меняешься!

Она влетает в дверь, которая не закрыта.

— Саня, я по тебе соскучилась…

Мы долго целуемся. Потом держим губы в губах, не целуемся, не дышим и не двигаемся.