Наталья (московский роман)

— Я — пожалуйста!

Потом она вспоминает про звонок, огорчившись:

— Санечка, позвони мне обязательно завтра.

Неужели это никогда не пройдет? Мне хочется видеть ее каждый день, все больше и больше. Я не понимаю ничего, даже как это называется.

Я просидел дома и прождал ее целый день, после телефонного разговора. Поговорили:

— И когда мы увидимся?

— Я не могу с утра, — она заспешила, торопя слова, — я приеду к вечеру, если ты будешь дома. Саня?

— …

— Ты будешь дома?

— Постараюсь.

— Не обижайся, пожалуйста. Ну пожалуйста…

— Ну, до встречи, Наталья. — Я повесил трубку.

Она не приехала. Звонить я не хотел. Я понимал, что, раз она не приехала, значит, ей это было не нужно, а случиться с ней ничего не могло. Она же взрослая, умная, самостоятельная женщина.

Поздно вечером, когда я понял, что она не приедет, я достал флакон эфедрина и надрызгался им до упора.

Заснул где-то около трех часов ночи, искурив всю пачку ее сигарет. До трех ночи я все же надеялся, что она приедет. И прислушивался к звукам в коридоре.

Проснулся я очень поздно и, проснувшись, долго лежал в постели, пытаясь таким способом убить время до ее прихода. Но ее не было. Часы протикали двенадцать. Я встал и собрался. Денег не было ни гроша, еды — ни куска. Надо было ехать на телеграф.

Если она не приехала вчера и сейчас ее нет, то почему она должна приехать, именно когда меня не будет? Но должна же она когда-нибудь приехать, без моего звонка. Как больно внутри, отчего?

Я решаю оставить ей записку, а сам быстро съездить на телеграф. От голода уже круги в глазах.

На телеграф я прилетаю как ненормальный. Перевод, слава Богу, пришел, только сегодня с утра. Я несусь к другому окну, получая деньги, тут же хватаю такси и говорю: «На Таганку».

Не доезжая до дома, я выхожу у ближайшего гастронома, залетаю в него и покупаю какую-то еду. Потом беру бутылку шампанского и большую плитку шоколада для нее. Сажусь обратно в такси. Я уверен, что она уже пришла, прочла записку и ждет меня. С кульками я забегаю в коридор, приближаюсь к двери и вижу, что записка торчит на прежнем месте, не тронутая.

Я складываю все на столе. Сажусь и закуриваю, есть уже абсолютно не хочется. Я затягиваюсь. В голове моей раскладывается пасьянс.

Возможно, она очень занята, позвонить мне нельзя. Но она знает прекрасно, что я ей первый звонить не буду: она обещала и не приехала. Почему она не приехала? Что случилось? Как дико хочется ее увидеть. Чтобы окончилось это проклятое ожидание.

К вечеру я сижу на полу под эфедрином. Полфлакона стоят на столе, как начнет проходить первое действие, выпью остальное. Я курю папиросы, от них горько и сладко во рту. Сколько времени, я не знаю. Я вообще ничего не знаю. В голове напряженно и хорошо. Мысли все сосредотачиваются на ней, все время к ней.

Откуда-то сквозит, кажется, дверь не закрыта. Я смотрю на дверь, лампа не добрасывает туда достаточно света, не видно, закрыта ли. За дверью ни звука. Больше ждать невыносимо. У меня напряжено все каждую секунду от прислушивания, от ожидания. Хлопнула дверь вдалеке коридора, я — не жду, но замер. Шаги не раздались, значит, поднялись на второй этаж, там лестница сразу у входа.

Я откидываю голову назад, на оттоманку, на которую опираюсь плечами; могильная тишина в коридоре. Или кладбищенская? Глаза мои смыкаются. Через несколько секунд я слышу звуки у двери, или это такое сопровождение в голове от электрического напряжения. Или мне кажется… Или мне кажется, что это кажется.

— Санечка, что с тобой?! — крик, я вздрагиваю. Она стоит в дверях, как она появилась?

Я смотрю непонимающе на нее и не верю: но это Наталья.

— Дверь не заперта была, я думала… — (значит, под эфедрином я сообразил все-таки, что дверь не закрыта). — Санечка, что с тобой?!

Я молчу.

— Ты не ожидал меня?..

Она стоит в дверях. Сумка спала с еще зимнего плеча.

— Можно я разденусь?

Никакого ответа. Она быстро раздевается и подходит ко мне. Останавливается и смотрит на меня. Я чувствую, но не поднимаю головы. Я уставился в пол между своими ногами. Я рад, что она здесь (безумно), и ненавижу себя за это.

— Санечка, что с тобой, я прошу тебя, ответь? Почему ты сидишь на полу?

В голосе ее слышится тревога.

— Дай мне флакон со стола. Мне тяжело подняться.

Она дает:

— Что в нем? Тебе плохо? Встань, пожалуйста, с пола. Ты же простудишься.

Какая трогательная забота. Я отхлебываю из флакона, так как в голове уже начало проходить, а мне не хочется выходить из этого состояния. Я даже не морщусь от горечи. И сразу же закуриваю — папиросу из пачки «Беломора». Она поспешно достает из сумки пачку сигарет и кладет рядом со мной на пол. Стоит и не двигается. Я отодвигаю ее подношение подальше. Губы мои кривятся.

— Санечка, не надо так, пожалуйста. Хорошо, я не буду делать ничего, раз тебе не нравится. — Она отодвигает сигареты концом сапога подальше, чтобы меня это не раздражало.