Читаем Nathan Bedford Forrest полностью

В нескольких рассказах упоминается, что несколько вольноотпущенников - "около сотни", по словам Диффенбахера, - собрались перед домом Форреста, а тот вышел и произнес речь, в которой "выразил сожаление по поводу случившегося, изложил подробности и пообещал дождаться судебного разбирательства". Хотя некоторые из негров проявили дерзость, которую не проявили бы и двое из тысячи белых мужчин, остальные были подавлены усилиями самых умных и лучших из вольноотпущенников, и в конце концов они разошлись в ожидании будущего". На этом, похоже, основаны сохранившиеся анекдоты биографов о драматическом противостоянии, в котором Форрест с пистолетами наизготовку отдал разъяренным чернокожим бывшим солдатам военный приказ "остановиться" и "применить оружие", а затем разогнал их, пригрозив "прострелить головы каждому из вас", если они не вернутся в свои кварталы. В реальности, похоже, помощник шерифа, посланный арестовать Форреста, прибыл около полуночи, через несколько часов после убийства, и обнаружил, что Форрест хорошо вооружен и забаррикадировался в своем доме, который был окружен кострами, разожженными вольноотпущенниками, чтобы предотвратить его побег. Когда помощник шерифа подошел к двери и объявил о своей цели, Форрест ответил словами, в которых звучит облегчение: "Все в порядке. Я у вас в руках. Входите".19

Чуть больше шести недель спустя, 6 апреля, Форрест начал издольщину на ранее принадлежавшей ему земле, заложив половину урожая и товаров с 1500 своих акров в том году, чтобы погасить долг в 30 000 долларов перед Tate, Gill & Able и получить еще 3750 долларов в виде так называемых "рентных денег" от фирмы. Однако его усилия, похоже, были обречены на провал. 21 апреля газета "Appeal" сообщила, что урожай хлопка в округе Коахома оказался под угрозой из-за высокой воды в реке Миссисипи, затопившей "большое количество проломов в дамбах", предположительно, из-за повреждений и непригодности в военное время.20

Другие вопросы могли вызывать у Форреста беспокойство. В то время как отношение Эндрю Джонсона к своим соратникам-демократам, видным бывшим конфедератам, заметно потеплело, отношение губернатора Браунлоу становилось все более холодным; похоже, он поощрял все более угрожающее поведение со стороны военных юнионистов штата, а также тех черных солдат, которые еще не были призваны в армию мирного времени. В течение года в Мемфисе царила напряженная обстановка: вооруженные чернокожие солдаты отказывались мириться с расовыми оскорблениями в духе эпохи Антибеллума и использовали свою новую силу для нанесения оскорблений; тем временем испуганные белые, привыкшие к старому порядку и его давнему ужасу перед восстанием черных, становились все более боязливыми и злыми. Через три недели после того, как Форрест опустился до статуса прославленного издольщика на своей собственной плантации, его родной город взорвался.

Днем 1 мая толпа чернокожих бывших солдат, только что получивших зарплату и уволенных со службы в форте Пикеринг, выпивала в салуне, когда в квартале от них двое мемфисских полицейских арестовали чернокожего, участвовавшего в гражданской ссоре с белым мужчиной. Собралась толпа, и с обеих сторон раздались выстрелы, убившие одного полицейского и одного бывшего солдата и ранившие еще несколько человек. В драку вступили еще больше демобилизованных чернокожих солдат, а также около пятидесяти полицейских и множество бедных белых мемфийцев того же ирландско-американского происхождения, что и полицейские, и столкновение быстро переросло в то, что "Лавина" назвала "войной". К тому времени, когда три часа спустя был временно восстановлен мир, семь чернокожих и один белый считались погибшими, а несколько белых и еще тринадцать или четырнадцать чернокожих были ранены.21

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное