Nathan Bedford Forrest

Легенда Южного Кавказа гласит, что владелец этих помещений был очень добр к своему человеческому поголовью. Писатель Лафкадио Хирн, посетивший Мемфис во время похорон Форреста в 1877 году, сообщил, что тот, по его словам, был "добр к своим неграм; что он никогда не разлучал членов семьи и что он всегда говорил своим рабам выходить в город и самим выбирать себе хозяев". По словам Хирна, ни один раб не воспользовался этой свободой, чтобы сбежать, потому что "Форрест учил их, что в их интересах не злоупотреблять этой привилегией; и, поскольку он также учил их сильно его бояться, я могу поверить в эту историю". В городе были люди, которым он ни за что не продал бы раба, потому что у них была репутация жестоких хозяев".5

Полковник Джордж В. Адаир, работорговец из Атланты, а позже газетный директор, "тесно связанный с Форрестом в этот период его карьеры", был процитирован в особенно хвалебных выражениях, утверждая, что Форрест "был завален заявлениями от многих представителей этого класса, которые умоляли его приобрести их". Далее Адаир рассказывал, что, "когда ему покупали раба, он первым делом передавал его своему камердинеру-негру Джерри с указаниями тщательно вымыть его и одеть в чистую одежду с головы до ног", чтобы раб "гордился тем, что принадлежит ему". По словам Адаира, Форрест "всегда был очень осторожен, когда покупал женатого раба, и прилагал все усилия, чтобы заполучить мужа или жену, в зависимости от обстоятельств, и соединить их, а в обращении с детьми он не допускал разделения семьи".6

Сообщается, что он был "добр" к своим рабам, но при этом "учил их сильно бояться его". Можно ли быть одним и при этом делать другое? Возможно, да, потому что немного страха могло завести далеко. В подстрекательской, но в некотором роде точной заметке New York Tribune от 1600 1864 года говорится, что его невольничий двор был "совершенным ужасом для всех негров вдали и вблизи" и что его метод наказания "несговорчивого" раба заключался в том, что четверо других держали жертву "вытянутой в воздухе", пока Форрест и его брат-калека Джон, которого в заметке описывали как "тюремщика и клерка" заведения, стояли "по одному с каждой стороны" и "кромсали" жертву булатами "пока кровь не стекала на землю"." Далее в статье утверждалось, что женщин-рабынь "раздевали догола" и били "тяжелым кожаным шнурком, смоченным в ведре с соленой водой", а одного мужчину-раба до смерти забили "следственной цепью, сложили вдвое" и тайно закопали.7

Можно было бы ожидать, что рассказ об этих порках ужаснет читателей-северян 1864 года не меньше, чем сегодняшних, но порка не была редкостью на Юге эпохи антисемитизма. Интервью с освобожденными рабами содержат бесчисленные описания, похожие на те, что приведены в статье Tribune, отличаясь лишь незначительными деталями. Сэлли Кардер, которая жила в рабстве в западном Теннесси и была опрошена в возрасте восьмидесяти трех лет в Бурвине, штат Оклахома, вспоминала, что перед моей дверью "стоял белый столб с веревками, чтобы привязывать рабов для порки дем". По ее словам, для порки хозяева или надсмотрщики обычно использовали "обычный ремень, еще один с дырками и тот, который они называли "кошка с девятью хвостами" - это несколько ремней, сплетенных [т. е. плетеных], а концы неплетеные". Рабов били "широким ремнем с дырками, и от дырок появлялись мозоли. Затем они брали кошку с девятью хвостами и лопали волдыри, а потом натирали язвы скипидаром и красным перцем".8

Имея дело с большим и постоянно меняющимся количеством рабов на временной основе, насколько это позволяла его торговая деятельность, Форрест - и его брат Джон, который был вовлечен в мемфисский бизнес к 1857 году, если не раньше, - должны были поддерживать строгую дисциплину, и порка была самым распространенным наказанием для достижения этой цели. Возможно, в долгосрочной перспективе было более "добрым" и "гуманным" время от времени приводить в ужас нарушителей правил, чтобы большинство стремилось соблюдать все правила, и порка становилась редким явлением. Какими бы ужасными ни были порки, они, по-видимому, рассматривались и черными, и белыми как менее важные, чем разлучение семей.9

Как "близкий" компаньон, полковник Адэр должен был знать то, чего, вероятно, не знали Лафкадио Хирн и большинство других людей, незнакомых с языком и обычаями работорговли: чтобы быть успешным, работорговец должен быть известен как гуманный, по крайней мере в тех районах, где он покупал рабов. Мало кто из известных плантаторов стал бы продавать рабов торговцу с иной репутацией - либо из-за собственной щепетильности, либо из-за чувствительности к мнению своих коллег. Продажи как таковой следовало избегать по возможности. Лишь немногие люди с хорошим положением и не торговцы признавались, что продавали рабов, разве что "поневоле"; практически никто не признавался, что разделял семьи".10