Nathan Bedford Forrest

Здоровье Форреста, которое, судя по всему, постепенно ухудшалось на протяжении всех испытаний, выпавших на долю Мемфиса и Сельмы, становилось все более слабым, когда ему предстоял новый вегетационный сезон на малярийных полях Президентского острова. Как всегда, принимая свои силы как должное, он строил характерные для него масштабные планы по возмещению ужасающих финансовых потерь последнего десятилетия. В частности, он подал в суд на компанию "Мемфис и Сельма" за личные долги, которые он понес на ней, и нанял бригадного генерала Джона Т. Моргана - видного адвоката Сельмы, который воевал под его началом и был связан с железной дорогой, - чтобы попытаться вернуть их. Он также заключил контракт с округом Шелби на использование некоторых заключенных его тюрьмы в фермерских хозяйствах с использованием рабского труда.

Взглянуть на эти предприятия можно было 5 мая 1876 года из газеты, репортер которой сопровождал инспекционную поездку представителей большого жюри графства. Их встретил Форрест в рубашке с рукавами "на площадке перед его дверью, где пароходы сбрасывают его груз, когда вода поднимается". Он провел их сначала в свой "небольшой, но очень удобный старомодный дом из двойного бревна", а затем в "примыкающие к нему помещения, которые занимают заключенные, работающие в доме, когда не заняты на полях". Внутри "крепкого забора" посетители обнаружили "главное здание... 120 × 24, разделенное на пять квартир" для (1) женщин-заключенных, (2) белых мужчин, (3) офиса и комнаты охраны, (4) черных мужчин и (5) кладовой. В Г-образном крыле также находилась столовая и кухня, а за ней - "пекарня и прачечная". К востоку от главного здания находилась конюшня, в которой было сорок два стойла, "две кроватки, комната для упряжи и спальная комната для охранника. Поголовье в отличном состоянии".

Контракт Форреста с округом Шелби на содержание заключенных был заключен 8 мая 1875 года и должен был действовать в течение пяти лет. На момент проверки у него было семь охранников и "тридцать пять белых мужчин и шестьдесят черных мужчин, четыре белые женщины и восемнадцать черных женщин; всего 117 человек". Репортер обнаружил, что из 6 000 акров острова хозяйство Форреста занимало почти четвертую часть, "из которых 800 акров расчищены и обрабатываются, или будут обрабатываться этим летом, следующим образом: хлопок - 550 акров; кукуруза - 150; просо - 30; ирландский картофель - 50; сладкий картофель - 10; огород - 3; промискуитет - 7....". Было отмечено, что Форрест "потратил 20 000 долларов на обустройство этого места" и не получил никакой прибыли, "за исключением древесины, которую он продал в городе". Следует помнить, что прошлой зимой он снизил цену с семи долларов до четырех долларов за шнур, а в следующем сезоне он будет поставлять на рынок 20 000 шнуров, что позволит сохранить цену и принесет пользу обществу". Он был обязан платить округу Шелби "десять центов в день за всех [заключенных], которых к нему отправляют. Таким образом, округ получает чистую прибыль в размере пятидесяти центов в день, не говоря уже о плате за токарей, газ, охрану и другие расходы....".3

Форрест продолжал участвовать в общественных и политических мероприятиях. 14 мая его имя стояло в длинном списке тех, кто призывал к массовому собранию граждан в поддержку предлагаемой мемориальной статуи Роберта Э. Ли в Ричмонде. В качестве председателя он созвал 2 августа собрание Демократического исполнительного комитета округа Шелби. В сентябре он был заметен на встрече выпускников Седьмой Теннессийской кавалерии в Ковингтоне, постоянно подставляя голову "палящему" солнцу в знак уважения к случаю и передвигаясь большую часть времени верхом. Когда его попросили выступить с речью, он согласился сесть в седло, неожиданно став похожим на сентиментального старика.4

Солдаты Седьмой Теннессийской кавалерии, леди и джентльмены: Я называю солдат первыми, потому что люблю их больше всех. Я очень рад встретить вас здесь сегодня. Я люблю этих доблестных людей, с которыми я был так тесно связан во время войны. Вы вряд ли можете понять, что должно твориться в голове у командира, когда ему приходится встречаться с храбрецами, которые на протяжении четырех лет войны и кровопролития бесстрашно сражались за дело, которое считали правым, и которые, даже предвидя, как и мы, что война скоро закончится катастрофой и что мы все должны сдаться, все же не дрогнули, а шли к победе во многих сражениях, и в последних сражениях сражались так же смело и упорно, как и в первых. Я не забываю и о тех храбрецах, которые спят холодным сном на полях кровавых сражений последней войны. Я люблю их и чту их память. На поле боя меня часто подзывали к тем, кто был сражен, и они обнимали меня за шею, притягивали к себе, целовали и говорили: "Генерал, я сражаюсь в своем последнем бою и скоро уйду. Я хочу, чтобы вы помнили о моей жене и детях и заботились о них". Товарищи, я вспомнил их жен и детей и позаботился о них, и я хочу, чтобы каждый из вас тоже вспомнил о них и присоединился ко мне в труде любви.