Национальное самосознание Древней Руси

Итак, эпоха национальной борьбы с самозванщиной и интервенцией отчетливо выдвинула значение народа («земли») в исторической жизни страны. Это значение народа сказалось непосредственно в ходе событий и было осознано исторически.

4

Насколько глубоко проникли в народ новые исторические представления, показывает «Новая повесть о преславном Российском государстве», написание которой отноштся либо к концу 1610 г., либо к самому началу 1611 г. Она сохранилась в единственном списке; ее автор — какой-то приказный — безвестен; название ее — позднейшее, приписанное чужою рукою сверху. Это прокламация, «подметное письмо», брошенное на улицах Москвы с призывом восстать и изгнать из Москвы гарнизон польских интервентов.

«А сему бы есте письму верили без всякого су мнения», — обращается автор к москвичам. Он просит не «таить» его письмо, а распространять среди верных людей: «И кто сие письмо возмет и прочтет, и он бы его не таил, давал бы рассмотряючи и ведаючи своей братии православным христианом прочитати вкратце, который за православную веру умрети хотят, чтобы было ведомо, а не тайно». Изменникам, которые «со враги соединилися», — тем бы «есте отнюдь не сказывали и не давали прочитати».¹⁹⁷

Письмо написано со страстной убежденностью, ясным, простым и народным языком, частью прозой, частью стихами.¹⁹⁸

«Приидите, приидите православни.
Приидите, приидите христолюбивии.
Мужайтеся и вооружайтеся
И тщитеся на враги своя,
Како б их победити
И царство свободити».¹⁹⁹

«Мужайтеся и вооружайтеся

И совет между собою чините,
Как бы нам от врагов своих избыти.
Время, время пришло,
Во время дело подвиг показати
И на страсть дерзновение учинити».²⁰⁰

«Что стали? что оплошали? чего ожидаете

И врагов своих на себя попущаете?
И злому корению и зелию²⁰¹ даете в землю вкоренитисяИ паки, аки злому горькому полыню распложатися».²⁰²

Сами видите, — обращается автор письма к москвичам, — какое гонение и утеснение воздвигалось на русских:

«Всегда многим смертное посечение,
А иным земное ранение,
А иным грабление,
А женам бесчестие и насилование.
И купльствуют не по цене,
Отнимают сильно
И паки не ценою ценят.
И сребро платят,
Но с мечем над главою стоят
(над всяким православным христианином, куплю деющим).²⁰³

Наш же брат, православный христианин,
Видя свое осиротение,
И беззаступление
И их, врагов, великое одоление,
Не смеет и уст своих отверсти,
Бояся смерти,
Туне живота своего сступается
И только слезами обливается.
И уже еще нечего им, врагом, замыслити,
И всех нас, православиыих христиан, теснити,
И ругатися
Над нами и величатися
И смеятися…»²⁰⁴

Описав злодеяния польских интервентов, автор восклицает:

«То ли вам не весть,
То ли вам не повеление,
То ли вам не наказание [т. е. указание],
То ли вам не писание».²⁰⁵

Автор не жалеет слов для изобличения бояр-изменников и среди них боярина Салтыкова и думного дьяка Андронова.

Но письмо — не простой призыв к восстанию. Оно подробно и разумно освещает создавшуюся в стране обстановку.

Автор ставит в пример москвичам граждан осажденного Смоленска, мужеством своим прославивших себя не только в России, но и в Литве, и в Польше, и до самого Рима. «И хотят славне умрети, нежели бесчестне и горько жити».²⁰⁶ На краю государства смольняне храбро отбиваются от врагов, которые под Смоленском, как и здесь в Москве, «на сердцах наших стоят». Если бы не Смоленск, войско Сигизмунда давно было бы в Москве. Русские в Смоленске держат короля не за голову, не за руку, не за ногу, а за самое сердце его злонравное и жестокое. Как русские в Смоленске, так в Москве один против всех отбивается патриарх Гермоген. Как эпический герой, патриарх, «исполин безоружный», поражает врагов словом своим и движет народом, сам оставаясь непоколебимым и неодолимым препятствием для врагов. Если он умрет и народ сам не встанет на свою защиту, то погибнут государство и православие.