Национальность – одессит (СИ)

Кондуктор Иваныч, проживший в Москве большую часть жизни, посоветовал мне остановиться в гостинице «Лоскутная» на Тверской улице. Я о такой не слышал, хотя пять лет учился неподалеку, на Тверском бульваре, двадцать пять, где все деревья подстригают ровно, умудрившись выскочить лохматым. Меня цепануло простецкое название, а по словам Иваныча она была шикарной, то есть дорогой. Из нее присылали на вокзалы двуконные коляски на четыре человека и багаж, и кондуктор, сопровождавший извозчика, встречал на перроне поезда, в первую очередь скорые. Он был в черной суконной поддёвке и фуражке, на околышке которой золотым шнуром были вышито название гостиницы. Я сказал, что собираюсь остановиться в «Лоскутной», после чего кондуктор, попросив меня подождать, уговорил двух моих соседей по вагону, которые немного заполдень были уже изрядно пьяны и согласны ехать, куда угодно, где наливают. Я нанял за гривенник крупного бородатого носильщика в форменной железнодорожной фуражке и фартуке поверх зипуна, на котором в районе сердца была прикреплена бляха с номером четырнадцать. Мои вещи были погружены на тележку с маленькими колесами, отвезены на привокзальную площадь, уложены в багажное отделение из железных решеток на крыше четырехместного омнибуса с литыми резиновыми шинами и накрыты брезентом.

Напротив через широкую площадь находились еще два железнодорожных вокзала. Я спросил у носильщика, как они называются, чтобы проверить свою догадку.

— Е тот, — показал он рукой на ближний, — Николаевский, на Петербург, а вон тот, — показал на дальний, — Ярославский.

Значит, Николаевский — это будущий Ленинградский, а Рязанский станет Казанским. Наверное, к моменту переименования второго и здание новое построят в восточном стиле.

Я сел в омнибусе по ходу движения, другие два пассажира напротив меня.

— А куда мы едем? — спросил вдруг один из них, лицо которого так опухло от пьянки, что даже глаза заплыли.

— Сказали, что там хороший ресторан, — икнув, ответил второй.

Россия, которую мы не потеряем.

Пока ехали до гостиницы, у меня в голове чередовалось вразнобой «это помню», «это не помню» и «помню, но не это». Единственное, что осталось неизменным — плотность потока транспортных средств, только вместо машин были самые разные конные повозки, от маленьких, элегантных, одноконных кабриолетов до длинных, тяжелых рыдванов и пассажирских конок, которые тянули по рельсам две пары битюгов. Трамваев не видел, но изредка попадались автомобили без крыши, лишь иногда складной верх над двухместным пассажирским сиденьем, и переднего стекла. Водители в кожаных шлемах, куртках и перчатках с раструбами и больших очках, закрывавших чуть ли не половину лица, ехали медленнее некоторых лихих конных троек. Никакой регулировки движения, хотя большая часть придерживалась правой стороны, но некоторые, как и в будущем, играли в шашки, маневрируя между попутчиками и встречными, не всегда успешно. Пару раз видел разборки с матом и размахиванием руками — всё, как в следующем веке.

Гостиница располагалась в самом начале Тверской, между переулками Обжорный и Лоскутный, от которого, видимо, получила название, в доме номер пять, неподалеку от Арсенальной башни Кремля, потому что улица была длиннее, начиналась до Моховой, а не от нее, как в будущем. Состояла «Лоскутная» из двух частей: левой, более старой, трехэтажной, оштукатуренной и потому серого цвета, с чугунным узорным балконом на втором этаже, средняя часть которого, опираясь на чугунные столбы, нависала над тротуаром перед парадным входом, и правой, поновее, четырехэтажной из красного кирпича. На входе стоял швейцар в красном с желтым мундире, больше похожий на генерала британской армии, чем многие, которых я встречал. Мне стало понятно, на кого пытался походить кондуктор Иваныч. Наверное, приходит сюда время от времени и любуется своим идеалом. По зову швейцара к омнибусу выбежала целая стайка подростков в черной форме и фуражках с названием гостиницы на околышке и потащила наш багаж в фойе.

Места там было много, как и кожаных диванов с подушками и кресел для постояльцев. Все дорогое и блестит в силу своей природы. Под потолком огромная люстра со стеклянными висюльками и электрическими лампочками с «капелькой» внизу, из-за которой по форме напоминали лимоны, сейчас выключенными, хватало света с улицы через высокие и широкие окна. На стойке работали сразу три портье: пожилой и два лет тридцати. Все трое улыбчивые и услужливые — патока ложками. Меня, видимо, как трезвого и непонятного социального статуса, а потому сложного постояльца, обслужил самый опытный.

— В каком номере желаете поселиться? — спросил он.

— В красном корпусе на втором этаже, — без раздумий ответил я.

В новом все должно быть не слишком старым.

— На втором этаже у нас номера люкс, и все заняты. Есть свободный люкс в этом корпусе, — сообщил он.

— Тогда на третьем этаже, — сказал я.

— Свободен полулюкс со всеми удобствами и телефоном за четыре с полтиной в день, — предложил пожилой портье.