Национальность – одессит (СИ)

На летней террасе ресторана «Александровский» стояли четыре бильярдных стола, на одном из которых гонял шары в одиночку мой бывший парикмахер Станислав Цихоцкий. Сейчас заведение общественного питания без бильярдного стола, как воинская часть без плаца. Поляк был без черного пиджака, висевшего на трехпалой деревянной вешалке, только в красной жилетке поверх белой рубашки с золотыми запонками на манжетах. От черной пуговицы к жилетному кармашку для часов провисала золотая цепочка. Увидев меня, заулыбался, как раньше, когда я был клиентом.

Поздоровался с ним за руку, причем Станислав ждал, пока не убедился, зачем протягиваю ее, что считаю его, своего бывшего парикмахера, ровней, после чего пожал крепко.

— Сбацаем партейку? — предложил я. — Только с условием, что дашь мне хоть немного поиграть, а не закончишь сразу.

Люблю смотреть, как играют спецы, обожаю сложные удары, но сам не ахти.

— Обещаю! — заверил он, польщенный.

Проигрывал я медленно, умудрившись закатить аж два шара. За это время узнал, что Станислав съездил на родину, где разместил в каком-то (не уточнил) варшавском банке большую часть украденного, после чего вернулся в Одессу. Теперь прожигает жизнь.

— Если появится что-нибудь интересное, ты в деле? — поинтересовался я на всякий случай.

— Конечно, — сразу согласился он.

— Как тебя найти? — спросил я.

— Пока тепло, я здесь до обеда почти каждый день, а по вечерам и когда похолодает весь день в застекленной веранде кафе Либмана, что напротив Соборной площади. Если вдруг не застанешь, скажи маркеру, когда придешь в следующий раз, он передаст мне, — ответил Станислав Цихоцкий.

Я пешком возвращаюсь на дачу «Отрада». В кабинете меня ждет новая печатная машинка. Потихоньку вспоминаю, как на ней работать. Все-таки черт знает сколько лет не занимался этим. К тому же, много лишних букв. Я уже привык ставить твердый знак в конце слова на согласную, но в парах букв «и» и «ф» пока путаюсь. Впрочем, для этого есть корректоры и в редакции университетских «Записок», ради статьи в которых и я купил машинку, и в редакции газеты «Одесские новости», где под псевдонимом А. В. Тор публикуют мои критические статьи. Псевдоним слепил из своих инициалов и имени скандинавского бога с разящим молотом. Мол, покажу вам торкину мать.

Еще во время летних каникул я купил для Стефани и Вероник месячный абонемент в Русский театр. После спектакля их встречал Павлин и доставлял в ресторан, где ждал я. Мы ужинали, мой извозчик отвозил младшую сестру в меблированные комнаты, где она жила до начала учебного года в институте благородных девиц, а потом меня и среднюю сестру — на дачу «Отрада». До конца воспользоваться абонементом Вероник не успела, потому что начались занятия. Пришлось мне ходить вместо нее, хотя я предлагал Стефани взять подружку-курсистку. Таковых не оказалось. Видимо, предположила, что могу пригласить на ужин и подружку, а та окажется подколодной.

В Русском театре гастролировала труппа из Московского художественного. Ставили пьесы Чехова, который умер в прошлом году. Я попал на последнюю — «Вишневый сад». Если бы знал, что будет идти именно она, отказался бы. Еще в школе достала, а потом и в институте пришлось препарировать бедную пьесу. Дотянув до антракта, вышел со Стефани в фойе. Предполагал сослаться на расстройство желудка и остаться в буфете. Она идти туда не хотела, потому что в очередной раз ни с того ни с сего решила похудеть, а впереди маячил ужин в ресторане. Мы прошлись по фойе, людей посмотрев и себя показав, остановились возле двух типов под пятьдесят, худого добродушного и толстого желчного, которые обсуждали пьесу, причем не постановку, а текст. Судя по разговору, видели или читали ее много раз. Обоим не нравилось, что персонажи не всегда отвечают на поставленный вопрос, говорят что-то другое. Мол, Акелла состарился и промахнулся.

— Извините, что вмешиваюсь в ваш разговор, но хотел бы защитить драматурга, — влез я и изложил мысль, которая придет мне в голову лет через почти девяносто: — А вы не пробовали представить, что персонаж в это время думает о чем-то другом и отвечает на свой собственный вопрос, а не на тот, что ему задали? Еще интереснее угадать по ответу, чем именно была занята его голова.

Оба скривились, когда я встрял в их разговор, но, дослушав меня, переглянулись с отрытыми от удивления ртами, и начали хором, а потом толстый уступил, дав договорить худому:

— Вы театральный критик?

— Не приведи господь! — отшутился я. — Всего лишь студент университета, причем даже не историко-филологического факультета, а физико-математического. Видимо, поэтому люблю поверять алгеброй гармонию, — и представился.

— У вас это хорошо получается. Спорно, однако интересно, — сказал худой добряк и тоже назвался: — Балабан Алексей Семенович, редактор отдела «Театр и музыка» газеты «Одесские новости».

Второй оказался писателем и журналистом Манычем Петром Дмитриевичем.

— Не хотите ли опубликовать свои соображения о пьесе в нашей газете? — спросил редактор Балабан. — У нас хорошие гонорары.