Представление было так себе, на уровне тайских трансвеститов. Выступали не только женщины, но и мужчины. Пели, плясали. Главный номер — канкан (с французского — гам). Шесть длинноногих кобыл сбацали, задирая ноги и подолы длинных платьев так, что порой были видны не выбритые лобки. Кое-кто из представителей так называемого сильного пола ахал с подвыванием, как сексуально озабоченный подросток. После чего этих девиц растащили по столикам те, кто угостит щедрее. Это только за посидеть рядом. Все остальное за дополнительную плату. Немного завидую примитивным людям: им так мало надо для счастья.
Лилиан Годар представление очень понравилась:
— Как я хочу выступать так же!
— И в чем дело?! — удивился я. — У тебя длинные стройные ноги. Возьмут запросто.
— Я не такая красивая, как они, — огорченно молвила девушка.
— Ты красивее, — заверил я. — И для канкана главное не лицо, а то, что выше и между бедрами. Так что наведайся сюда завтра, поговори. За спрос денег не берут.
Она сходила и была принята. Правда, первые две недели училась танцевать без оплаты, что было не трудно, потому что жила и питалась за мой счет. До дебюта Лилианы Годар я не дожил, уехал в Одессу, потому что заканчивались каникулы. Дал девушке сотню франков подъемных и оплатил извозчика, который отвез ее на Монмартр, нынешнюю окраину столицы Франции, за которой начинались виноградники. Там Лилиан Годар будет жить с двумя товарками в квартирке в мансарде, пока не найдется состоятельный мужчина и снимет ей отдельную. Если бы не я, могла бы, повидав Париж, остаться порядочной девушкой, выйти замуж, нарожать детей и умереть в Анси. Не знаю, что хуже.
88
Я счастливый человек: с радостью уезжаю надолго из дома, с радостью возвращаюсь. В Одессе все еще стреляли и взрывали, хотя уже не так часто. На нашем хуторе, как я называл дачный район, в котором жил, и вовсе был тихо и спокойно зимой. Кроме меня, остался только художник, вечно пьяный, вечно молодой. Не знаю, на что он живет, потому что не видел с мольбертом. Может быть, работает только в студии. Несколько раз видел, как к нему приходили женщины днем и ненадолго, скорее всего, натурщицы. Или он тупо пропивает наследство, как и я, согласно легенде.
Стефани приехала в воскресенье утром, на следующий день после отправки мной телеграммы. Сообщила ответной, что купила билеты на ночной поезд в первый класс, в Одессе будут в девять сорок пять утра. Я пообещал, что встречу их. Подозреваю, что решила так потратиться из ревности. Когда я провожал сестер в Кишинев, она догадалась, что у нас с Вероник есть какой-то секрет. Видимо, младшая сестра раскололась, поэтому приедут утром, чтобы не оставаться на ночь у меня. Обе были в новых фиолетовых платьях и черных пальто с рыжим лисьим воротником. Это, наверное, чтобы я сразу увидел, что данные мной деньги на обновки для обеих потрачены по назначению. Стефана ни на миг не оставляла нас с Вероник одних. Впрочем, напрягаться ей пришлось недолго, пока не добрались вслед за носильщиком до привокзальной площади, где поджидал Павлин. Там она увидела на сиденье подарок — три французские шеллаковые пластинки для граммофона. У кого-то в меблированных комнатах есть это звуковоспроизводящее устройство, довольно хриплое, но девицы слушают его с упоением и даже, по словам моей содержанки, устраивают танцы шерочка с машерочкой. Стефани расслабилась от радости и упустила момент, когда я сжал теплую ладошку Вероник, оставив в ней свернутую трубочкой десятку. Павлин повез их в меблированные комнаты, а я пешочком прогулялся до дачи «Отрада». Для середины января день выдался солнечный, теплый, градусов пять-семь выше нуля.
Вечером мы пошли в Русский театр на пьесу Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек». Раньше не видел, поэтому согласился составить компанию. Пьеса сейчас в моде у интеллигенции, которая пытается свалить собственную импотенцию на царя, потому что главный герой анархист, а как по мне, такая же пародия на революционера, как Рахметов из вымученного опуса «Что делать». Видимо, поэтому цензура и пропустила пьесу.
Обе мои дамы были в новых платьях: Стефани в серебристом, Вероник в бирюзовом. Обе пользовались вниманием сильного пола. Обе прямо-таки таяли под заряженными мужскими взглядами. А я делал вид, что обе порядком надоели мне, чтобы позлить и жертв, и охотников, которые не догадывались, что играют противоположные роли.
Пьеса — английская пародия на роман Тургенева «Отцы и дети» — показалась мне так себе. Может, потому, что режиссер тужился сделать из нее легкую комедию, но юмор — дело очень серьезное. Уж у Бернарда Шоу точно. Да и игра актеров была не ахти. Главный герой казался слишком уж сумасшедшим, то есть революционным, а главную героиню играла молодая красивая актриса, на чем ее таланты и заканчивались. Вместо того, чтобы тонко сыграть пассивную одноногую росянку, выложила саму себя — активную двуногую хищницу. К тому же, пьеса понравилась всем дамам, не только моим, что было окончательным приговором.