Я отдал в гардероб, заплатив за эту услугу пять копеек, пальто и соболью шапку, купленную в Москве, после чего прогулялся по фойе, заполненному приличной публикой, разодетой и увешанной драгоценностями. В театр сейчас ходят в первую очередь себя показать и уж заодно спектакль посмотреть. Правда, попадались и молодые люди в старых студенческих шинелях. У них не хватило денег на отъезд к родителям на зимние каникулы, которые сейчас с двадцатого декабря по пятнадцатое января, но нашлись на театральный билет. Хотя могу ошибаться. Когда подошел к кассе купить билет, которые при предварительной продаже стоят почему-то дороже процентов на десять, там два студента в потертых шинелях убеждали кассира, что помощник режиссера оставил им контрамарки за то, что они два дня назад поработали статистами на другом представлении. Тот отвечал, что закончились, надо было приходить раньше. Я догадался, что врут обе стороны. Видимо, так им интереснее жить. Как мне рассказали, каждый приличный одессит, а других не может быть в принципе, даже в центре Города, считает своим долгом посетить театр на халяву. Кстати, это слово уже в ходу. Так называют голенища, которые со старых сапог переносят на новые, сильно сэкономив.
Неторопливо прогуливаясь по фойе, я наткнулся взглядом на лицо девушки из гостиницы «Бристоль» и кивнул чисто на автомате, приученный здороваться со всеми знакомыми, соседями. Она была в черной низкой шапке с откинутой наверх вуалью, темно-сером глухом длинном платье с белым кружевным воротком и черных высоких ботинках со шнуровкой. На шее серебряная цепочка с небольшим янтарем в форме продольной половинки груши. Серое пальто с заячьим воротником было перекинуто через левую руку. Видимо, решила сэкономить на гардеробе. Узнала меня не сразу, а потом улыбнулась и изобразила что-то вроде легкого кивка. Я по инерции прошел дальше, решив завести с ней разговор на обратном пути, но тут в первый раз зазвонил колокольчик, приглашавший в зал тех, у кого места посередине ряда. Девушка последовала его призыву, но направилась на галерку, чтобы, наверное, встать в первом ряду. При ее среднем женском росте было важно не оказаться позади дылд. Я подождал второго звонка и еще немного и пошел на свое место в партере рядом с проходом, стоившее полтора рубля. Если что-нибудь пойдет не так или станет скучно до невмоготу, покину зал, не беспокоя соседей.
Я видел телеспектакль по этой оперетте, помнил сюжет и даже некоторые яркие фразы, но вживую оказалось интереснее. Может, потому, что соскучился по таким зрелищам, а может, потому, что актеры играли с душой. Они увлекли зрителей за собой в иллюзию, которая казалась реальнее жизни.
37
В антракте я пошел в буфет, в котором, к моему удивлению, не было давки. Наверное, цены отпугивали, которые здесь были на уровне шикарного ресторана, хотя подавали только холодные закуски и сладкое. Видел, как несколько зрителей жевали принесенное с собой, прогуливаясь по фойе. Я занял место за круглым столиком со скатертью в красно-зеленую клетку.
Ко мне мигом подлетел молодой официант с прилизанными, черными, короткими волосами и гусарскими усами:
— Чего изволите-с?
— Чай с лимоном и бисквит женуаз, — ответил я, не зная, подают ли здесь такой.
— Кофейный или лимонный? — задал он уточняющий вопрос.
— Принеси оба, — потребовал я, — чтобы в следующий раз знать, от какого отказаться.
— У нас все свежее, лучше не найдете нигде! — заверил он.
— Я передам твои слова шеф-повару из «Фанкони», — шутливо произнес я.
Это самое знаменитое в городе кафе-кондитерская, расположенное на Екатерининской. Я бывал в нем пару раз, обратив внимание, что там неприлично много мужчин для заведений подобного рода. Смягчало их вину то, что занимались не столько кофе и сладостями, сколько заключением сделок.
— Только не ему! — шутливо взмолился официант.
Теперь можно не сомневаться, что принесет мне лучшее. В Одессе во все времена шутка — самая ценная купюра. За них мне в суровые советские времена продавцы давали товар из-под прилавка, не для всех, и даже контролер в трамвае, в котором я ехал «зайцем», отпустил без штрафа, потому что заспешил к телефонной будке, чтобы рассказать всей Одессе новую хохму. Хоть убей, не помню, что сказал тогда, но ржал весь вагон.
Погруженный в воспоминания, я не заметил девушку из ресторана «Бристоль», встряхнувшись только, когда услышал рядом ее мелодичный голос:
— Угостите даму чаем?
— Конечно. Присаживайтесь, — пригласил я, вставая, и показал два пальца официанту, который наблюдал за нами от барной стойки.
Он кивнул: дополнительный заказ принят.
— Не сразу вспомнила, где видела вас раньше, — призналась она, сев напротив меня.
— Ничего страшного, — сказал я, после чего представился и предложил перейти на «ты».
— Стефани, — сделав ударение на последнем слоге на французский манер, назвала она свое имя.
Наверное, зовут Стефания или даже Степанида, но тот сейчас не русский, кто не хочет, чтобы его считали французом.
— Ты не одесситка, — угадал я по говору и поинтересовался: — Учишься здесь?