1811
Все сильные страсти хранят веру в свою собственную вечность и, стало быть, в вечность своего предмета…
Больной, измученный бессонницей старик смотрит на рассвете из окна своей спальни на дымящиеся городские трубы; он словно хочет позаимствовать у других то ощущение нового дня, тот разрыв между днем вчерашним и сегодняшним, на что его собственных чувств не хватает…
В каждом человеческом лице скрывается либо некая история, либо некое пророчество, которые должны повергнуть в печаль или, по крайней мере, смягчить всякого способного мыслить наблюдателя.
Как мало нужно человеку, чтобы быть счастливым, и еще меньше – чтобы отчаяться…
Поэзия, строго говоря, – антитеза не прозе, а науке.
Неожиданным образом ложь может оказаться полезной для притесняемой истины. Так, язык собаки оказался полезен для слабого и больного Лазаря[270]
.1814–1815
Было время, когда я знал его недостаточно; было время, когда я знал его слишком хорошо. Теперь же, слава Богу, я не знаю его совсем.
Будь люди честными, и им бы понадобилось совсем немного благоразумия. Хитрость – плохая замена мудрости.
У женщин есть чувство человеческого – и хорошего, и плохого, но нет того божественного или, быть может, дьявольского, что есть в мужчине; они с легкостью читают его мысли, но в их суть проникают с трудом; они точнее судят о его внешности, чем о замыслах и складе ума…
Столь сильны мои чувства и столь властно они мною управляют (не так властно, как раньше, но куда больше, чем хотелось бы), что я был бы несчастнейшим из смертных, если б мои любовные чувства пережили чувство дружеской преданности. Но, слава Всевышнему, здесь есть противоядие! Чем горше слеза от ясного осознания безответного чувства, тем спокойнее мне становится впоследствии: эта похоронная слеза той, кого больше нет.
Если бы человек мог попасть во сне в рай и получить цветок – свидетельство того, что его душа там побывала! И если б он обнаружил этот цветок в руке, когда проснулся. – Ах, и что с того?!
1817
Забавно, что призраки, привидения и пр. являются именно тем, кого никак не заподозришь в легковерии… И многие из них – отъявленные насмешники. Но человек – благородное животное, несравненное в прахе своем, великолепное в могиле, с равным блеском торжествующее при рождении и смерти.
1818
Брак – худосочный прозаический комментарий к ослепительной, пленяющей поэзии ухаживания.
Смерть только и делает, что подливает масло в негасимую лампу жизни.
Гневные ссоры, что кончаются слезами, благоприятствуют бурному приступу любви – ведь и растения начинают бурно цвести после проливного дождя.
1819
Суеверие: гигантская тень человечества, стоящая спиной к заходящему солнцу истинной религии.
Дон Кихот превозносит не себя, а некое вымышленное существо… Он действует… Контраст между безумием воображения и безумием страсти. <…>
Уильям Хэзлитт
(1778–1830)
О страхе смерти
«И сном окружена вся наша маленькая жизнь…»[271]
Быть может, лучшим средством от страха смерти является мысль о том, что у жизни есть не только конец, но и начало. Нас ведь не заботит, что было время, когда не было нас, – стоит ли отчаиваться, что настанет час, когда нас не будет? Я вовсе не жалею, что не жил сто лет назад, во времена королевы Анны, – стоит ли принимать столь близко к сердцу, что я не буду жить спустя сто лет, во времена невесть кого?