Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

– Человеку, который посвятил всю свою жизнь поиску истины, который многим ради нее жертвовал, столько ради нее перенес, горько сознавать, что его воспринимают фантазером. Если я не уверен, что видел Уильямса, почему я, собственно, должен быть уверен, что вижу теперь вас?

– Мысль может обладать силой ощущения, но чем чаще ощущения повторяются, тем больше вероятность, что они вас не обманывают. Ведь меня вы видели вчера и увидите завтра.

– Я и Уильямса при желании могу увидеть завтра. Он сообщил, что остановился в гостинице «Голова сарацина» на Стренде и пробудет там дня два. Поверьте, это не галлюцинация. Хотите пойти со мной завтра в Лондон?

– С удовольствием.

На следующее утро после раннего завтрака мы пешком отправились в Лондон. Когда мы спускались по Эгхем-Хилл, он вдруг резко обернулся и сказал:

– Как раз сегодня мы можем не застать Уильямса в «Голове сарацина».

– Скорее всего.

– Вы так говорите, потому что не верите мне. Вы думаете, что его там и не было. На самом же деле он предупредил меня, что как раз сегодня ему, возможно, придется отлучиться из города по одному делу. Наверно, он уехал.

– Но мы хотя бы узнаем, остановился он в этой гостинице или нет.

– Я найду иной способ убедить вас. Я ему напишу. А сейчас давайте лучше погуляем по лесу.

Мы свернули в сторону и не возвращались домой до вечера. Прошло несколько дней, но Шелли ни словом не упоминал о случившемся. Как-то утром он сказал:

– Есть вести от Уильямса: письмо, к которому кое-что прилагается.

– Я хотел бы взглянуть на письмо.

– Письмо я вам показать не могу, но в него вложено бриллиантовое ожерелье. Неужели вы думаете, что я стал бы тратить свои собственные деньги на такую вещь? Вы же знаете, это на меня непохоже. Раз у меня появилось это ожерелье, значит, его мне прислали. Его прислал Уильямс.

– Но с какой целью?

– Чтобы доказать, что он действительно существует и говорит правду.

– Бриллиантовое ожерелье ровным счетом ничего не доказывает, кроме того, что оно у вас есть.

– В таком случае я не стану его вам показывать. Вас все равно не убедишь.

Тем дело и кончилось. Больше Шелли ни разу не говорил со мной ни об Уильямсе, ни о каком-нибудь другом таинственном пришельце. Надо сказать, что я и раньше несколько раз отказывался верить в фантастические истории поэта. Думаю, что если бы и другие с таким же недоверием отнеслись к подобным небылицам, Шелли не прибегал бы к ним столь часто; однако многие из тех, кто мог бы в них усомниться, ему с готовностью верили, тем самым лишь потворствуя его полуфантазиям. Я называю такого рода истории «полуфантазиями» потому, что большей частью они основывались на твердой убежденности, будто отец с дядей посягают на его свободу. На этой убежденности его воображение выстраивало самые причудливые конструкции. Выдавая чистейший вымысел за реально существующий факт и будучи уличенным в непоследовательности, он, считая, что задето его достоинство, стремился обставить свой рассказ всевозможными подробностями, которые при наводящих вопросах рассыпались, словно карточный домик, как в случае с Уильямсом, который якобы остановился в «Голове сарацина».

Должен заметить, что, когда его уличали, он не проявлял и тени запальчивости. Говорил откровенно, с выдержанностью и благожелательностью, никогда не изменявшими ему в дружеских спорах. Держался он прекрасно и терпеливо выслушивал мнение собеседника, даже если оно расходилось с его собственным. Самая животрепещущая тема, как бы он сам ею ни увлекался, обсуждалась так сдержанно и спокойно, словно речь шла об отвлеченных вопросах метафизики.

Вообще, огромное обаяние Шелли как собеседника заключалось главным образом в том, что, оспаривая чуждую ему точку зрения, он неизменно проявлял исключительную доброжелательность и терпимость. Мне не раз доводилось встречаться с выдающимися людьми, общение с которыми поучительно для всех тех, кому нравятся поучения (я не из их числа); однако беседовать с такими людьми было решительно невозможно. Стоило только вступить с ними в спор или хотя бы усомниться в правомерности их убеждений, как они немедленно выходили из себя. Как только этот недостаток проявлялся в ком-то из моих знакомых, я старался вести себя сдержаннее и впредь ему больше не перечить, дабы избежать очередной вспышки гнева. Я терпеливо выслушивал нравоучения и радовался, когда они кончались.

Итак, Шелли во второй раз отправился в Швейцарию, где <…> познакомился с лордом Байроном. Они вместе совершили прогулку по Женевскому озеру, которую Шелли описал в присланном мне отрывке из своего дневника. Дневник этот опубликовала миссис Шелли, но имя лорда Байрона ни разу в нем не упоминается, она называет его всего лишь «мой спутник».

Дневник был издан еще при жизни лорда Байрона, однако, почему надо было скрывать от читателей его имя, сказать не берусь. Хотя дневник и не претерпел существенных изменений, соседство этих двух имен придало бы ему дополнительный интерес.