Национальный состав Красной армии

Особенно наглядно этот тезис иллюстрируется данными таблицы 49, в которой представлено удельное представительство четырех самых многочисленных в Красной армии этносов – русских, украинцев, белорусов и евреев – в сравнении с остальными народами СССР в течение 15 лет. Материалы таблицы свидетельствуют о том, что максимально сбалансированными между собой удельные значения командно-начальствующего, рядового и курсантского составов у этой совокупной категории военнослужащих оказались к 1931 г., когда развитие национальных формирований и национальных военных школ достигло максимума (строка 6). В дальнейшем удельный вес рядового состава в этой категории военнослужащих рос, а командного и курсантского – сокращался, достигнув к 1941 г. трехкратной разницы. У четырех доминирующих в РККА этносов (русских, украинцев, белорусов, евреев) непрерывно росла доля комначсостава и курсантов, в то время как у остальных народов – доля рядового состава (столбцы 1–3 и 10–12).

Таблица 49. Соотношение русских, украинцев, белорусов и евреев с остальными народами среди личного состава РККА в 1926-1941 гг.

Составлено по: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 17. Л. 7-117; Д. 87. Л. 1-39; Оп. 26. Д. 123. Л. 2, 21.

Таблица 50. Национальный состав курсантов военных училищ с 1.01.1931 г. по 1.01.1941 г.

Составлено по: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 41. Д. 1 об.; Д. 125. Л. 151-152; Д. 167. Л. 3-4; Оп. 26. Д. 123. Л. 2, 21.

Материалы таблиц 49 и 50 демонстрируют быстрый рост численности курсантов средних военно-учебных заведений накануне войны. Ускоренный прирост численности курсантов финно-угорских и тюркских этносов РСФСР объясняется возможностью подобрать курсантов с относительно высоким образовательным цензом и хорошо владевших русским языком.

Полужирным шрифтом в таблице 50 выделены этносы, имевшие до 1938 г. свои национальные формирования. Хорошо заметны изменения в национальной структуре курсантского состава между 1936 г., когда еще существовали национальные квоты для приема в военно-учебные заведения, и 1940 г., когда квоты уступили место образовательному цензу.

Преимущество трех восточнославянских этносов и евреев в служебном росте по отношению к другим советским этносам можно объяснить наличием общей платформы, тесно их объединявшей, – русского языка – и готовности военнослужащих, представлявших три этноса (за исключением, собственно, русских), к максимальной русификации. Этот феномен этнополитического «компаньонства» с русскими и наличия в Советской армии «глубоко русифицированной национальной среды» справедливо отмечался в западной историографии еще в 1970-х гг., в частности Т. Раковски-Хармстоун и Э. Каррер д’Анкосс[1306]. Правда, исследователи того периода не обладали сколько-нибудь серьезной эмпирической базой для развития этого тезиса. Французская исследовательница Э. Каррер д’Анкосс, издавшая в 1979 г. труд, посвященный национальным проблемам в СССР, достаточно точно определила место русского языка в советских вооруженных силах как универсальный инструмент «переваривания» разных культур в армейском коллективе.

Статистическим способом объективное доминирование русского языка в источниках зафиксировано лишь однажды – переписью РККА 1939 г. Опрос военнослужащих о родном языке полностью подтверждает приведенные выше наблюдения об этносах-«компаньонах». Именно среди военнослужащих украинцев, белорусов и евреев насчитывалось наибольшее число лиц, отказавшихся от родного языка в пользу русского. Среди военнослужащих украинской национальности украинский язык назвали родным только 75,5 % военнослужащих, среди белорусов назвали белорусский 64,5 %, а среди евреев «еврейский» – лишь 21 %[1307]. Генетическая близость восточнославянских языков и широкое распространение общих разговорных форм (суржиков) делали языковой барьер между ними несущественным. Учитывая численное доминирование восточных славян и евреев в войсках, господство русского языка в Красной армии было безусловным. Однако в целом работал этот инструмент неравномерно. Благодаря политике коренизации, окончательный отказ от которой в масштабах страны произошел лишь во второй половине 1930-х гг., большинство неславянских этносов перед войной сохраняли низкий уровень русификации[1308].