Национальный состав Красной армии

Особую роль русского народа в Великой Отечественной войне вполне понимал и правильно оценивал сам И.В. Сталин, хотя публично выразил свою позицию лишь однажды. В своем хорошо известном сейчас тосте за здоровье русского народа, произнесенном им на приеме в честь командующих войсками 24 мая 1945 г. и не предназначенном для широкой огласки, Сталин заявил, что в «моменты отчаянного положения 1941–1942 гг.» русский народ имел все основания отказать в доверии своим вождям: «Мог бы сказать… вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство…» Однако русский народ этого не сделал, «ибо верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы»[1454].

Диаграмма 12.1.Модель 1. «Русская»

Диаграмма 12.2.Модель 2. «Западная»

Диаграмма 12.3.Модель 3. «Закавказско-среднеазиатская»

Диаграмма 12.4.Модель 4. «Тюркско-угорско-еврейская»

Диаграмма 12.5.Модель 5. «Репрессивная»

Подводя итог четвертьвековому опыту комплектования Красной армии различными этносами, нельзя не признать, что Советское государство в кратчайшие сроки преодолело огромную историческую дистанцию в деле привлечения нерусских народов к несению военной службы, прошло путь, на который царское правительство даже не решилось по-настоящему вступить, считая задачу распространения воинской повинности среди «дикого», «туземного» населения нерешаемой. Органы государственного и военного управления принципиально решили сложнейшую и многофакторную задачу интеграции народов СССР в военную организацию государства. Однако то, что этнический состав вооруженных сил так и не был сбалансирован с этническим составом населения и требовались его непрерывные корректировки, а недобор представителей нерусских народов компенсировался перенапряжением демографических ресурсов русского народа, свидетельствует о том, что задача была решена далеко не до конца.

Наряду со стремлением к расширению мобилизационных ресурсов за счет уроженцев национальных регионов нами выявлена и проанализирована устойчивая политика государственных и военных органов по ограничению комплектования Красной армии по этническому признаку. Такие ограничения установлены в течение всего исследованного периода. В 1920-х гг. ограничения диктовались утилитарными соображениями, связанными с культурной неготовностью ряда этносов, вошедших в состав Советского Союза, к несению военной службы и отсутствием у них таковой исторической традиции. В 1930-х гг. в ограничениях по этническому признаку на первый план выдвигаются политические мотивы. Однако такие ограничения не были абсолютными и тотальными. До середины Великой Отечественной войны политические мотивы безраздельно господствуют, но с осени 1943 г. вновь проявляется культурно-языковая отбраковка ряда этносов, и до конца войны оба эти мотива сосуществуют, что приводит к отстранению от призыва в армию нескольких десятков этносов. Это вполне сопоставимо с результатами аналогичной практики в дореволюционной армии.

Исследование показало, что в 1920-х – середине 1940-х гг. кадры командно-начальствующего состава в большинстве случаев проходили военную службу без различия национальности. Национальность командно-начальствующего состава или кандидатов в военные школы (с 1937 г. – училища) учитывалась в двух случаях. Во-первых, при комплектовании национальных формирований, в связи с тем, что принципиально важным было создание единой культурно-языковой среды в воинском коллективе. Во-вторых, при наложении политических ограничений на прием в армию по этническому признаку. Во всех остальных случаях советские граждане, обладавшие достаточным уровнем образования и хорошей физической подготовкой, могли поступать в любое военно-учебное заведение страны.

В силу достаточно высоких культурно-образовательных характеристик и отсутствия языкового барьера наиболее успешную военную карьеру делали представители четырех советских этносов: русские, украинцы, белорусы и евреи. Весь изученный период они, безусловно, доминировали среди командно-начальствующего состава, причем по мере повышения воинских званий и должностей росла доля русских, что отражало их лучшую способность (в силу того же культурно-языкового преимущества) к повышению профессиональных компетенций.