Натуральный обмен

Вот теперь меня впервые со времени написания признания пробил мандраж. Я судорожно сглотнул, собираясь с силами, и сделал первый шаг с дворцового крыльца.

Стража выстроилась в два ряда по обе стороны от крыльца и до самого эшафота. Парадная форма, сверкающие латы, обнаженные клинки.

Я медленно шел по этому живому коридору, подстраиваясь под скорость, задаваемую Кором. По сторонам старался не смотреть, только перед собой.

— Мы с тобой! — вдруг в полной тишине раздался женский крик.

И тут толпа взорвалась.

Я ожидал, что когда я выйду, в меня полетят камни и тухлые помидоры, но из толпы доносились крики:

— Несправедливо!

— Он все равно наш король!

— Держись!

Вот теперь я чуть по-настоящему не расплакался. Это же надо! После таких слов и умирать не страшно.

Камни и помидоры — как плохо я думал о вас, люди. Простите...

Глашатай в громкоговоритель призвал всех к тишине, но добиться эффекта ему удалось только с четвертого раза.

Толпа окончательно успокоилась и замолкла, когда я, наконец, ступил на эшафот и встал перед ними.

Теперь, стоя на возвышении, я мог охватить всю картину и истинные масштабы происходящего. Я посмотрел на балкон дворца, откуда обычно я сам был вынужден наблюдать за публичными казнями. Все верно, министры были там, все одиннадцать. Балкон располагался на втором этаже, и я мог прекрасно видеть лица каждого. Бледные и печальные — Шаагена, Ингера и Варнуса (ну надо же, Мельвидор был прав, он, и правда, расстроен!), победные — Сакернавена, Холдера, Корвеца. Остальные не выглядели ни особо счастливыми, ни опечаленными.

Я насмешливо улыбнулся балкону, заметил, как покраснел от бешенства Сакернавен.

Нет, господин министр, я не доставлю тебе такого удовольствия, и не стану умолять и биться в истерике. Поддержка толпы только что дала мне столько сил, что мне теперь ничего не страшно, даже умирать.

Я отвернулся от балкона, министры были мне больше неинтересны.

Прямо у эшафота в первом ряду я встретил знакомые лица. Эйнира, Мел и Леонер тоже были здесь, внизу, пришли поддержать меня, чем только могли.

Я увидел Дариса и Коула, главного мага и главу церкви Багряной Карадены, и успел заметить, как молодой сообщник Холдера, маг Илиас, попытался встать рядом с ними, и как Дарис брезгливо отстранился.

Здесь были и наместники всех восьми провинций. Здесь, в первом ряду, почти среди толпы, хотя имели полное право занять один из обзорных балконов. Что это? Выражение поддержки? Дань уважения?

А я-то ждал камней и помидоров...

Я так засмотрелся в лица людей у эшафота, что даже прослушал часть оглашения приговора. Очнулся только, когда глашатай уже говорил:

— ...за убийство наследника престола Эридана Дайона приговаривается к смерти через обезглавливание.

Хм, значит, мое второе признание подействовало, Шааген не соврал, все-таки отрубят голову. Кто его знает, как это, должно быть быстро, наверное. Лишь бы палач не промазал...

Толпа загудела, и глашатай повторил для особо непонятливых:

— За убийство наследника престола Эридана Дайона приговаривается...

— Что здесь происходит? — вдруг раздался смутно знакомый голос от дверей дворца.

Я резко повернул голову и чуть не свалился с эшафота. Смутно знакомый голос? Как бы не так — мой собственный голос, вернее, голос, абсолютно идентичный моему.

Интерлюдия

Он шел домой с занятий. Несмотря на то, что погода стояла скверная, ему захотелось пройтись, побыть вдалеке от всех знакомых и просто подумать. А виной тому то, что сегодня снова приснился ОН. Нет, он снился не каждый день, но в последнее время с досадной регулярностью — не реже раза в неделю.

А ведь все было хорошо, просто прекрасно: мать, друзья, учеба, даже девушка, не то что любимая, но точно подходящая, любящая его безумно и разделяющая интересы. У него, наконец, было все, о чем он мечтал. Год в раю. И он был абсолютно уверен, что проход между мирами закрыт навсегда, что Карадена и ее проблемы больше никогда не доберутся до него.

Как же он ошибался...

Эридан так долго изучал этого парня, следил за его жизнью, пытался перенять его поведение, но так и не преуспел в этом. У Андрея Демина не было близких друзей, но он и не нуждался в них, всегда сам по себе, не зависящий от общественного мнения. Он плевал на правила, поступал так, как считал нужным и абсолютно не признавал авторитетов.

У Эридана тоже не было друзей, так же, как и у этого парня из другого мира. Тогда почему же он так страдал от осознания этого факта?

Когда-то был Рейнел. Когда-то. Очень давно. А потом они выросли.

Как вышло так, что близкий друг детства с каждым годом отдалялся все дальше? Росла пропасть непонимания, и добрый преданный когда-то друг вдруг стал осуждать его, а иногда даже открыто высмеивать. Это было обидно, порой по-настоящему больно. Казалось, Гердер всегда прав, а он, Эридан, что бы ни сделал — все глупо, неправильно, непорядочно.