Научи любить

— Сам вижу. Не дурак, — хмурюсь. Не нравится мне эта тишина, звенящая, как перед решающим ударом. Набираю номер ее домашнего – лишний раз не мешает проверить, жива ли она вообще. А то станется с нее. Она отвечает хриплым «алло», а я отключаюсь. Жива пока.

— Такое ощущение, будто мы уже в ловушке. И все наши движения только плотнее схлопывают ее, — он передергивает плечами, снова закуривает.

— Василий, не нагнетай, — злюсь, хотя интуиция Василия еще никогда не подводила. В то время как моя собственная сейчас настороженно молчит. — Что предлагаешь?

— Не трогать ее сегодня. Подождать. Я понимаю, — пресекает он мою попытку возразить, — что тебе дорог каждый день. Понимаю, что ты спешишь отомстить. Но у нас все козыри в кармане. Пусть этот упырь сам проявится.

Идея правильная и безопасная. Вот только я нутром чую – опаздываю. Если уже не опоздал. И не от Василия слышать мне такие идеи.

И входящий от Марка только усиливает это ощущение.

— Что? — и лед застывает в солнечном сплетении.

— На конюшнях пожар. Егор в больнице, — и от каждого слова лед крошится и вспарывает вены изнутри. В груди боль ломает ребра. — Я сейчас туда.

— Катя? — выдыхаю и перестаю дышать. Если она пострадала – я себя не прощу.

— С ней все в порядке, — успокаивает Марк. И сердце вновь начинает биться. — Она поехала с Егором.

Вдох. Выдох.

— Уже еду.

Марк диктует адрес.

— Самурай? — Василий трогает плечо. — Началось, да?

— Я не знаю, — отвечаю и повторяю слова Марка. Василий ударяет кулаком в капот машины, матерится. Правда так волнуется или же столь искусно играет? Черт, как же надоело уже все.

— Это точно он, больше некому.

Пожимаю плечами и седлаю мотоцикл. Зачем Загорскому поджигать конюшни? Да и о том, где Катя сейчас – знают только я и Плаха. Но кто-то же поджег? Кто?

— С девчонки глаз не спускай, — бросаю напоследок и рву с места.

До нужной больницы всего пара километров, но противное чувство, что я опаздываю, злым ветром толкает в спину, заставляет выжимать скорость до предела. А проказница судьба подкидывает «пробку», скопившуюся из-за аварии впереди. Бросаю мотоцикл и бегу. Врываюсь в приемное отделение.

— Егор Плахотский, должны были привезти после пожара, — почти кричу срывающимся голосом, наткнувшись на изумленную медсестру.

— Корф! — тихо зовет женский и до боли родной голос.

Оборачиваюсь. Катя сидит на стуле, перепачканная золой и копотью. Острые коленки, едва прикрытые ночнушкой, содраны в кровь. Волосы всклокочены. А в больших перепуганных синих глазах – слезы. Жива. Не опоздал.

В один шаг оказываюсь рядом и сгребаю ее в охапку. Она дрожит, всхлипывая. Цепляется за меня, до боли впиваясь в кожу даже сквозь одежду. Плачет. А я глажу ее по волосам, спине, прижимая крепче, чтобы поняла – я рядом. И никуда не исчезну. Никогда.

Но Катя не верит, отстраняется, размазывает по щекам слезы. Я стягиваю с плеч куртку, закутываю ее, снова прижимаю к себе. Она не возражает, кладет голову мне на плечо, но сама напряжена, как скрутившаяся до предела пружина.

— Он ведь не умрет, правда? — спрашивает тихо, водя пальцем по моей ладони. — Он не должен умереть. Не из-за меня.

— А с чего ты решила, что Плаха здесь из-за тебя? — настораживаюсь, заглядывая в ее покрасневшие глаза.

— А разве нет? — смотрит непонимающе. — Все, кто рядом со мной, погибают.

— Я пока еще жив, — перебиваю, не давая ей утонуть в собственных поганых мыслях. Да и неизвестно, кто виноват в случившемся. — И Плаху ты рановато на тот свет отправляешь.

— Он не умрет, — повторяет Катя. — И ты не умрешь. У нас Машка.

— Да, у нас Машка, — соглашаюсь.

Больше мы не разговариваем. Медсестра приносит плед, и я укрываю задремавшую Катю – подействовало успокоительное, которое ей вкололи еще в скорой. Вскоре приезжает Марк: осунувшийся, сильно хромающий на больную ногу и злой.

— Новости есть? — спрашивает шепотом, смерив нас с Катей внимательным взглядом.

Отрицательно качаю головой. И ожидание изматывает. Спина затекла, и колкие судороги прокатываются по мышцам. Сейчас бы размяться, снять напряжение и выветрить мысли, но на руках спит Катя. А она – бесценный дар. Все остальное – подождет.

Марк садится рядом, вытягивает больную ногу, растирает.

— Увез бы ты Катю отсюда.