Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— Я знаю, Луиза, но я думаю, что вы сейчас совершаете не­что гораздо более важное, чем снимаете для меня свою одежду. Вы правы. Я действительно хочу увидеть вас обнаженной, но больше всего я хочу не этого. Именно сейчас вы дали мне нечто более ценное: поверили, что я буду с вами, даже если вы не станете делать того, что хочу я или какая-то моя часть.

— Знаю, Джим. Я начала снимать платье и внезапно поняла, что перестала доверять вам и самой себе. До того, как мы с До­ном стали так близки, — я имею в виду, и сексуально, и эмоцио­нально, — мне хотелось снять перед вами свою одежду только для себя. Я знаю, потому что много раз думала об этом. Но теперь, когда я начала снимать платье, поняла, что на самом деле делаю это не для себя, а потому что знаю, что вы хотите этого. Я пре­вратила вас в старого мистера Кольтена и просто пыталась угодить. И не хочу делать этого ни для себя, ни для вас, Джим.

— И вы знаете, что несмотря на мое сексуальное возбуждение, я тоже не хочу этого, Луиза. Я действительно благодарен вам за то, что вы остались верны себе и сохранили доверие ко мне.

* * *

После того, как Луиза ушла, я несколько минут сидел, чувствуя себя усталым и обессилевшим. Она была так права. Я был так захвачен ее пробудившейся сексуальностью, возросшей телесной свободой, и без того всегда сильным эротизмом, что потерял по­нимание ее и собственной мотивации. Мне пришлось с неохотой признать мужество, с которым Луиза противостояла мне, и понять, что мы подошли к заключительной стадии ее терапии. У меня больше не будет возможности увидеть эту потрясающую женщину обнаженной, и я сожалел об этом.

22 июня

Когда Луиза вошла, она выглядела подавленной и довольно нерешительной. Она уселась в большое кресло, вместо того что­бы лечь на кушетку, и выражение ее лица было очень собранным и сосредоточенным.

— Джим, я... С тех самых пор, когда я ушла в понедельник, у меня внутри идет борьба. Я...

— Расскажите мне.

— О, столько всего. Иногда я отшатываюсь от себя и говорю себе, что была слишком самонадеянна... А потом я внезапно чув­ствую, что упустила шанс испытать что-то... что-то особенное с вами... Затем я начинаю злиться на себя за то, что думала, будто вы... за то, что хотела... Затем на какое-то мгновение у меня в голове проясняется, и я понимаю, что в понедельник случилось что-то очень хорошее, но сразу же начинаю терять это понимание, и...

— У вас много разных версий того, что произошло с нами здесь в понедельник.

— О, да! Так много... Но... Я также хотела бы знать, что вы об этом думаете.

— Я тоже много думал об этом, Луиза. Но основное впечатле­ние — очень глубокое восхищение вами и вашей твердостью, тем, что вы действительно сохранили доверие и к себе, и ко мне.

— Иногда я об этом жалею.

— Я знаю. Я тоже иногда. Но, главное...

— Главное, я рада, что все так получилось.

Так продолжился наш сеанс. Мы чувствовали теплоту и уваже­ние друг к другу и знали, что прошли какую-то точку, к которой уже не вернуться. Луиза стала не просто моей пациенткой. Она стала моим другом, который может что-то дать мне и не пытается просто угодить. Как бы долго ни продолжалась наша терапевтичес­кая работа, отныне она носила существенно иной характер.

После того, как Луиза ушла, я был задумчив и порадовался перерыву перед следующей встречей. Эта испуганная, соблазни­тельная, конфликтная, возбуждающая женщина-ребенок вырос­ла в этом кабинете в сильную личность, которая сама управляет своей жизнью. Мои собственные желания могли легко повредить этому процессу роста, и, возможно, в какой-то мере так и полу­чилось. И все же, с другой стороны, мои субъективные чувства были важны для ее роста. Я никогда не планировал той стратегии, которой бессознательно следовал. Поэтому никогда не смог бы сознательно спланировать курс, который оказался эффективным для Ларри, или Кейт, или других пациентов, которые выросли в этой комнате. Наоборот, всесторонне рассматривая эти случаи, я не могу точно сказать, что было в наших совместных путешествиях такого, чего не случилось с Беном, с Лилиан или с некоторыми другими, кто так и не осуществил большого прорыва. Некоторые из них получили пользу от нашей работы, но более ограниченную. Отчего возникает эта разница?

Снова вернулись мысли о Луизе, наполнив меня теплотой, любовью, чувственностью и удовлетворением. Передо мной про­шли ее образы: жесткая и испуганная вначале; расстегивающая свою блузку и приподнимающая юбку; раскаивающаяся и серьезная в своей борьбе; возбужденно показывающая мне свои снимки в об­наженном виде — особенно одну невероятно эротичную фотогра­фию; я вспоминал ее твердость в противостоянии мне в другой раз, когда она наполовину сняла платье; ее растущее внутреннее спо­койствие во время разговора. Возможно, я на время потерял из виду ее целостный образ, — возможно, я вообще чаще, чем хоте­лось бы признать, теряю перспективу в общении с людьми, — но нечто глубокое внутри Луизы и внутри меня самого оказалось дос­тойно доверия, и оно проявилось.

26 июля