Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Внутреннее зрение — человеческое осознание, преодолевающее световой барьер. Это непосредственное осознание нашего субъек­тивного бытия. Оно становится видимым в своих содержаниях и эффектах. "Я хочу кусок пирога" — эту фразу можно выразить более точно: "Я есть желание куска пирога".

Но, конечно, как только я облекаю его в слова, оно больше не является внутренним чувством, которое я описываю, а объек­тивированной работой моего внутреннего видения. Только в мо­мент дорефлективного понимания желания во мне живо осознание. Сейчас я есть писание этих строк. Нет, даже не так; сейчас я есть осознание новых дословесных мыслей, которые становятся слова­ми в моих внутренних ушах.

Я— гребень волны, который всегда сдвигается к тому времени, как мы можем увидеть саму волну.

Короче говоря, мой поиск привел меня к пониманию того, что у каждого из нас есть внутреннее чувство, орган восприятия на­шего субъективного мира, но что слишком часто нас не учат це­нить и использовать этот жизненно важный элемент нашего бытия. В результате мы теряемся в пустыне объективаций, лишенные путеводной звезды нашей идентичности, которая подсказала бы нам правильный курс к подлинному воплощению.

Подняв колоссальную важность этого внутреннего зрения для нашего повседневного существования, я начал осознавать, что оно может также вести к другим важным следствиям, лежащим за пре­делами повседневного.

Я убежден, что мы не живем в подлинном согласии со своей глубочайшей природой.

Наоборот, мне кажется, что мы живем образами самих себя. Они искажены и снижены. Мы мыслим себя в качестве машин и животных и принимаем это за свойства нашей природы, когда это всего лишь простейшие средства достижения наших целей.

Люди, которых я описал в этой книге, как и многие другие, с кем я работал, научили меня тому, что наша природа гораздо глуб­же и гораздо менее изучена, чем мы обычно предполагаем. И боль­шую часть своей жизни мы проживаем, имея ограниченные пред­ставления о самих себе. Когда Ларри рассматривал себя исключи­тельно с точки зрения действия, он пережил опыт небытия, поте­ряв возможность что-либо делать. Когда Кейт рассматривала себя как личность, неспособную к изменениям и подлинным отноше­ниям, она была вынуждена идти на отчаянные поступки, чтобы подавить свое пробуждающееся осознание текучести и потребнос­ти во мне. Представьте себе племя дикарей, которые еще не научи­лись ходить прямо и передвигаются на четырех ногах. Их образ человека делает их пленниками точно так же, как образы Ларри и Кейт ограничивали их возможности.

Все это очевидно. Мы обычно упускаем из виду, что каждый из нас проживает жизнь в соответствии со сложившимся у него образом того, что возможно. Когда нам говорят, что мы живот­ные и такие идеи, как "свобода и достоинство", являются иллю­зиями, мы можем усвоить этот образ самих себя. Разумеется, это правда: мы животные, так же, как правда и то, что мы можем хо­дить на четвереньках. Большой угрозой для человека являются навязываемые нам взгляды бихевиористов, но не потому, что они ошибочны. Господство действительно ошибочных взглядов на природу человека было бы относительно коротким. Нет, опасность не в том, что Скиннер и его коллеги ошибаются, а в том, что они правы. Они правы, но их правота умышленно односторонняя и разрушительная.

Голубей можно научить ударять по шарику для пинг-понга, что­бы этот шарик прыгал туда-сюда по маленькому столику. Скиннер это сделал. То, что не понимает Скиннер и упускают из виду популярные издания, сообщающие о его работе: Скиннер не на­учил и не может научить голубей играть в пинг-понг. Скиннер добился только того, что превратил голубей в маленькие машины, ударяющие по мячу. Однако голуби могут играть, но, разумеется не столь механическим и искусственным способом.

Человека можно низвести до уровня белой крысы или голубя. Человека можно превратить в машину. Редуцированный образ че­ловека можно использовать, чтобы им управлять, как это хочет сделать Скиннер. Но останется ли человек человеком, если пре­вратить его в голубя, гоняющего мячик для пинг-понга?

Когда я думаю о том виде психотерапии, который больше все­го поглощает меня сейчас, я обнаруживаю, что пользуюсь слова­ми, которые звучат непривычно в таком контексте: я в основном занят работой с теми пациентами, которые разрешают мне разде­лить с ними поиски бога в самих себе. (Для тех, кто до сих пор воспринимает слово "бог" как препятствие, можно заменить его словом "творчество" (креативность), но значения этих слов не до конца совпадают, во всяком случае, для меня.)