Наука Креста. Исследование о святом Хуане де ла Крусе

Происходит то, чего так долго желала душа и о чем молила. Ищущая внезапно встречает взгляд Божественных глаз. Ее страстное желание подвигло Возлюбленного «поразить ее величественно, нежно, глубоко и с мощной любовной силой». Он снова явился, подобно оленю, на холме, то есть на высокой башне созерцания. Он показывается лишь на одно мгновенье, поскольку «как бы ни были величественны явления, которыми Бог награждает душу в этой жизни, они все же коротки и внезапны, будто из далекой дали». Он тоже ранен. «Ведь у любящих рана одна на двоих, у обоих одно чувство». Легкое дуновение, происходящее от ее полета, дарит Ему прохладу. Он называет ее «голубицей», ибо она возносится в легком высоком полете созерцания, потому что у нее простое сердце, сжигаемое любовью. Ветерок от ее полета – это дух любви, который она выдыхает в своем высоком созерцании и постижении Бога, как Отец и Сын выдыхают Святого Духа. Под «полетом» понимается излитое на душу постижение Бога, под «дуновением» же – любовь, которая от этого происходит. И эта же любовь привлекает Возлюбленного и освежает его, как свежий источник. «Как дуновение ветра дает свежесть и прохладу изможденному жарой, так освежает и дарит прохладу дуновение любви тому, кто пылает в ее огне. Любовь в любящем есть пламень, что горит и желает гореть еще сильней». И поскольку любовь разжигает этот огонь у невесты, она и есть освежающее дуновение.

Так как душа теперь наслаждается присутствием Любимого, ее тоскливые причитания умолкают. Она начинает славить величие, которое познаёт в единении с Ним. В полете души, как мы уже видели, происходит обручение с Сыном Божьим. «Бог награждает душу удивительными озарениями о своем Божестве, украшает ее величием и благородством, обогащает дарами и добродетелями, одевает в Божественное познание и великолепие, как невесту в день обручения». Она вступает «в состояние мира и блаженства вместе со сладостью любви» и отныне только «перечисляет и воспевает славные дела своего Возлюбленного…». В экстазе любви она познаёт то, что имел в виду св. Франциск: мой Бог и мое все. С этого момента Бог действительно становится для души всем, благом превыше всяких благ, и она находит в творении образ Его совершенств. Каждое из этих совершенств есть Бог, и всё вкупе со всем есть Бог. «Когда душа в экстазе соединяется с Богом, ей представляется, что всё вокруг есть Бог», как это познал св. Иоанн Богослов, когда говорил: «все, что начало быть, имело в Нем жизнь» (ср. Ин 1, 3–4. – Прим. ред.). Это не означает, что душа видела творения в Боге, «как при свете становятся видны вещи, но говорит о том, что она, обладая Господом, ощущала, что все вещи есть Бог». Это тоже не совсем ясное и сущностное видение Бога, а скорее «мощная и чрезвычайно богатая весть», которая все же является «слабым отблеском того, чем Он является». Через этот слабый отблеск душе открываются совершенства творения.

Горы с их возвышающимися вершинами и прелестью благоухающих цветов содержат в себе нечто от величия и красоты Возлюбленного. Душа покоится в Его мире, как в прохладной и тихой одинокой лесной долине. Новый, удивительный мир раскрывается ей в постижении Бога, как моряку – далекие острова. Подобно буре, что обрушивается и затопляет все вокруг, заливая низины и заглушая своим воем прочие звуки, «потоки Духа Божьего… так мощно изливаются на душу, что кажется, будто на нее обрушились все бури сего мира». Но это не причиняет ей мучения, поскольку это потоки мира, и, разливаясь, они «наполняют ее миром и величием». Своими водами они наполняют глубины ее смирения и опустошенные ниши желаний, а в шуме бури она улавливает «духовный голос, что… заставляет замолчать все иные голоса и заглушает любой звук этого мира… Таков внутренний голос с неповторимым звучанием, дающий душе силы и мощь», как то произошло при сошествии Святого Духа на апостолов. Сильный шум, который слышали жители Иерусалима, был лишь жалким подобием того, что внутренне услышали апостолы. Несмотря на огромную силу, этот голос необыкновенно приятен для слуха. Св. Иоанн Богослов слышал его, «как шум от множества вод и как звук сильного грома» и одновременно как «голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих» (Откр 14, 2).