Есть большой соблазн написать, что человечество пришло к созданию технологий, которые стерли географические границы и открыли нас новым идеям. Современный мир насквозь пронизан взаимосвязями и позволяет нам рассказывать о наших мыслях и потребностях эффективнее и проще, чем когда-либо. Кроме того, теперь мы намного больше знаем о бедствиях в самых разных уголках мира: о лагерях беженцев, о пластике в океане, о стихийных катаклизмах. Мы создали инструменты, которые не позволяют нам закрыться от страданий других людей, и научились понимать, почему некоторые из нас склонны причинять боль себе и другим.
Мне нравится думать, что человечество будет использовать эту информацию во благо, особенно теперь, когда мы лучше понимаем механизмы формирования поведения. Влияние нейронаучных выводов может быть двояким: новые инструменты можно использовать для манипуляции нашим сознанием через постоянное нагнетание ужаса, и это приведет к еще большему расколу общества; или же мы решим коллективно противостоять страху и разрушению. Мы можем разумно воспользоваться информацией о предопределенности поведения, чтобы знать, какие стратегии способны изменить системы образования, здравоохранения, коммуникации и юстиции. Надеюсь, мы выберем второй вариант.
Эпилог
Весной 2018 года я ехала на велосипеде через весь Кембридж, чтобы поговорить с одним нейробиологом о судьбе, устойчивости и свободе воли. Я проезжала через парк и любовалась примулами, когда заметила неподалеку своего коллегу, доктора Майка Андерсона, который тоже спешил на работу на двух колесах. Мы не виделись больше года, так что я окликнула его, догнала, и мы стали на ходу обмениваться новостями. Оказалось, что он был очень занят. Прежде чем я успела рассказать о своей деятельности, он радостно поделился со мной новостью о рождении первенца, которому к тому времени было семь месяцев.
Я поздравила его, и он рассказал мне одну историю. Его жена родом из Кореи, и в прошлые выходные они побывали на первом дне рождения ребенка их друзей, тоже британо-корейского происхождения. Майк возбужденно сообщил, что в Корее первый день рождения считается грандиозным событием, а торжество планируют за несколько месяцев. Оно включает в себя главное событие вечера – традиционное подношение младенцу предметов, символизирующих ту или иную жизненную траекторию. Ребенок берет один из них, а родители и гости, затаив дыхание, наблюдают, как именинник выбирает свою судьбу.
По словам Майка, родители надеялись, что их ребенок возьмет стетоскоп, подразумевающий медицинскую карьеру. Что же выбрал ребенок? «Ну конечно, стетоскоп!» – с улыбкой ответил Майк.
«А чего бы ты пожелал своему сыну?» – спросила я.
Губы Майка растянулись в улыбке: «Книгу – карьеру ученого, что же еще?»
Когда мы доехали до перекрестка, где наши пути расходились, он спросил, чем я занимаюсь. Но я так растерялась от этой случайной встречи, подарившей мне притчу о непоколебимой вере в судьбу, что не смогла выразить свои эмоции, и только пробормотала что-то на прощание.
История Майка меня очаровала. Было что-то обезоруживающее в символизме предметов, в гордых и взволнованных родителях, в будущем враче, размахивающем стетоскопом. Люди обожают рассказывать друг другу истории о себе и других; о неожиданных жизненных поворотах; о том, что в жизни находится под нашим контролем. Судьба вышла из моды, но она то и дело вторгается в наши истории и фразеологизмы в форме символических предметов на первом дне рождения.
Работа над этой книгой подтвердила мое убеждение, что судьба все еще имеет значение. Она находится на каждом разветвленном соединении в огромном коннектоме нашего мозга и генерируется, когда триллионы связей искрятся и шипят с ошеломляющей, внушающей благоговейный трепет, силой. Чем больше мы узнаем о новейшей версии судьбы, тем проще нам работать с ней заодно, а не против нее.
Нейробиология предполагает, что ответ на вопрос о том, насколько мы можем контролировать свою жизнь, невероятно сложный. Однако чем больше мы узнаем о своем мозге, тем больше видим доводов в пользу предопределенности судьбы. Мы все яснее понимаем, насколько обширные области сложного поведения укоренились, передаваясь потомкам с помощью невероятных механизмов, встроенных в нашу ДНК, и через отбор на уровне генов, чтобы управлять построением схем, составляющих наш разум. Из-за нашей врожденно ограниченной обработки информации, восприятие мира и чувство реальности каждого человека усиливают его биологические предрасположенности и укрепляют его на уготованном жизненном пути. С другой стороны, исключительная пластичность, динамичность и гибкость, свойственные нашему мозгу, позволяют менять поведение и, возможно, даже течение жизни. Но для того, чтобы сломать индивидуальные привычки, нужны настойчивость, рефлексия, умение общаться с окружающими и сопереживать им.