Наука удовольствия: почему мы любим то, что любим

Если взглянуть шире, то эволюционная теория (которая, на мой взгляд, имеет заметные преимущества над теологическими объяснениями того, как устроена психика) видит функцию удовольствия в мотивации определенного поведения, полезного для генов. Специалист по сравнительной психологии Джордж Д. Романее заметил в 1884 году, что “удовольствие и боль, должно быть, развились как субъективное сопровождение процессов, соответственно полезных или вредных для организма, и таким образом они эволюционировали, исходя из той цели или ради того, чтобы организм мог искать одно и уклоняться от другого”.

С этой точки зрения большинство удовольствий, доступных биологическим видам за исключением человека, совершенно понятны. Когда вы дрессируете своего питомца, вы не станете вознаграждать его чтением поэзии или походом в оперу, а преподнесете ему вполне дарвинистский приз — например, дадите что-то вкусное. Животные (не люди) наслаждаются едой, водой и сексом. Когда они устают, им хочется отдохнуть. Их успокаивает ласка, и так далее. Они именно таковы, какими им предписывает быть эволюционная биология.

А что насчет нас? Люди — тоже животные, и потому мы разделяем с другими видами многие удовольствия. Психолог Стивен Пинкер отмечает, что люди счастливее всего, когда они “здоровы, сыты, чувствуют себя комфортно, в безопасности, состоятельны, процветают, в курсе всего, что нужно, уважаемы, не воздерживаются от половой жизни, любимы”. Здесь перечислено немало удовольствий, и я ни минуты не сомневаюсь, что сказанное можно объяснить тем же процессом, в ходе которого сформировались желания шимпанзе, крыс или собак. С адаптационной точки зрения выгодно стремиться к здоровью, пище, комфорту и так далее и получать удовольствие, достигая этих целей. По словам антрополога Роберта Ардри, “мы происходим от восставших обезьян, а не от падших ангелов”.

Но этот список неполон. В него не попали изобразительное искусство, музыка, литература, предметы, имеющие сентиментальную ценность, и религия. И, может быть, это не сугубо человеческие удовольствия. Я как-то слышал от исследователя приматов, что некоторые из них в неволе хранят при себе знакомые предметы, которые их успокаивают. Сообщалось, что слоны и шимпанзе могут создавать произведения искусства (к этому, как я объясню позже, я отношусь со скепсисом). В любом случае это нельзя назвать обычной деятельностью животных, и, напротив, для нашего вида это совершенно типично и проявляется у каждого нормального индивида. Здесь требуется объяснение.

Одно из объяснений состоит в том, что наши сугубо человеческие удовольствия возникают не в процессе естественного отбора и вообще не в ходе биологической эволюции. Они продукт культуры и встречаются только у людей потому, что только у людей есть культура (по крайней мере, такая культура, которая имеет значение).

Несмотря на дурную репутацию таких теорий среди исследователей, склоняющихся к теории адаптации, сторонники подобных объяснений вовсе не обязательно невежественны и не обязательно списывают со счетов эволюционную биологию. Они не сомневаются, что люди и их мозг эволюционировали. Но они не согласны с тем, что наша эволюция включала и развитие врожденных идей и специализированных систем мозга. Люди уникальны скорее в том, что обладают повышенной гибкостью, способностью создавать и познавать биологически произвольные идеи, способы поведения и вкусы. У других животных есть инстинкты, а у людей — ум.

Эта теория в некотором отношении справедлива. Никто не станет отрицать интеллектуальную гибкость нашего вида, и никто не скажет, что культура в состоянии формировать и структурировать человеческое удовольствие. Если вы выиграете миллион долларов в лотерею, вы будете визжать от счастья, но сама концепция денег возникла в ходе человеческой истории, а не благодаря репликации и отбору генов. И даже те удовольствия, что мы разделяем с животными (пища, секс и другие), проявляются по-разному в разных обществах. У разных народов своя кухня, свои сексуальные ритуалы, даже свои формы порнографии, и это явно не потому, что эти народы различаются генетически.

Все это может подтолкнуть исследователя, склонного рассматривать феномены с культурной точки зрения, к выводу: хотя естественный отбор играет некоторую ограниченную роль в формировании того, что нам нравится (такие вещи, как голод и жажда, половое влечение, любопытство, некоторые социальные инстинкты, действительно эволюционировали), подобный подход не позволяет оценить специфику этих чувств и побуждений. Как выразился критик Луи Менан, “у всех аспектов жизни есть биологическое основание, в том смысле, что если бы биологически что-то было невозможно, то его бы не существовало. А дальше все пущено на самотек”.