Наука умирать

   — Вот он, чья мечта исполнилась, — сказал Руденко Линькову, глядя, как закапывают уже без шинели труп Заревского. — Мечтал умереть в форме — вот и умер. Я тоже когда-то мечтал о тельняшке, о ленточках. Только не умирать мечтал.

   — В Красной армии будет другая форма, — ответил Линьков, чтобы что-нибудь сказать.

В Чека вернулись засветло. Начальник вызвал к себе Линькова.

   — Задачу выполнили, — сказал начальник. — Бегуна поймаем. Его фамилия Брянцев. Служил в артиллерийской роте. А нам ещё, понимаешь, письма пишут. Вот послушай: «Бессильные иными путями предотвратить продолжающиеся убийства ни в чём не повинных юношей, мы заявляем о нашей полной готовности быть расстрелянными в любой момент и в очереди, какую будет угодно установить военно-революционному комитету, взамен детей, предназначенных к расстрелу...» Во как. И подписи: Васильев, Петренко, Мельситов, Смирнов... Может, их всех в расход? Ну, это мы разберёмся. А тебя, брат, в штаб Сиверса берут. Бывший поручик, воевал — понадобился вот. Наших-то людей мало.

Линькову так и не дали выспаться. Выпил со своими матросами полстакана спирта — ив штаб. Здесь уже солнышко карты освещает: красные — наши, синие — не наши.

Главным здесь был большеголовый угрюмый человек в гимнастёрке с нашивками на рукавах. Форму, что ли, уже вводят в армии? Мужик, видно, из унтеров: как приказывать — знает, что приказывать — не знает. С ним рядом другой «пострадавший» — напарник Линькова, бывший капитан Мушкаев.

   — Командование поручает вам почётную и ответственную задачу, — сказал бывший унтер Лисюков. — Вы знаете, что корниловцы пошли через Кагальницкую, Месхетинскую и далее по дороге. Вот смотрите на карте. С юга qt Тихорецкой и Белой Глины движутся Дербентский полк и вводный Екатеринодарский отряд. Полк — большевистский. Все командиры выбраны солдатами. У Корнилова всего 3 тысячи и 8 орудий. Дербентцы встретят их где-то здесь у Лежанки или Егорлыцкой и разгромят контру. У дербентцев, может, с разведкой слабо. Вот вы, под видом беженцев, идёте. Мол, в Тихорецкую, двигаетесь в отряд. Документы зашейте. Денег вам дадим.

   — Вопросы есть?

   — У меня вопрос, — сказал Линьков. — Сегодня не спал — всю ночь в Чека.

   — Заходите ко мне вечером за деньгами и документами. А пока отдыхайте.

У Мушкаева была квартира, Линьков подался к общежитию, но возле магазина, забитого со всех сторон, он встретил знакомую женщину. Не очень знакомую — даже забыл, как звать, — встречал с матросами.

   — Не помню, как вас.

   — Катя. Катюша.

Линьков удивлялся её приветливой улыбке: бессонная ночь с убийствами, глаза, одуревшие от спирта, а на него так смотрит пригожая женщина.

   — А я, знаете, не спал вот всю ночь. Дежурил...

   — Так я вас уложу. Миша вас зовут? Я помню. Магазин-то весь мой. Я его под обмывочный пункт сообразила...

Помыла, переодела в чистое, уложила, приласкала. Говорила:

   — Давно вас приметила. Вы культурный. А матросы все охальники. Я понимаю, конечно, война долгая. Мужчине тяжело. Но надо культурно, с подходом, с лаской.

ПУТЬ К ЛЕГЕНДЕ

Снег стаял и пропитал донской чернозём водой, превратив дорогу в грязное месиво, куда ноги проваливались чуть не по колено. Вытаскиваешь ногу — сапог остаётся. Модные кавалерийские шинели обрезаны на четверть. Шпоры сняты и брошены. Не до шпор — сапоги разваливаются: приходится обматывать тряпьём.

У вчерашних юнкеров — новоиспечённых прапорщиков ещё веселее: с ними идут девушки — сёстры милосердия, и если их изящные ножки проваливаются в грязь, то сапожки так и остаются в земле. Молодые офицеры, разумеется, выносят девушек по-рыцарски на руках. Генералу Боровскому, любящему порядок, эта процедура надоела, и он отправил медсестёр в обоз.

Каждое утро первым на грязную дорогу выходит командир Первого сводно-офицерского полка генерал-лейтенант Марков в своей белой папахе, тёмной куртке с погонами, в генеральских брюках, в высоких сапогах. За ним — Тимановский с палкой, трубкой в зубах и флягой коньяку. За ними — Родичев: доктор, казначей и адъютант. Иногда Марков на лошади, но не смотрятся вытянутые в стременах вперёд его длинные ноги и неестественно вертикальная фигура. Скачет в таком виде вдоль строя, кричит: «Вперёд за синей птицей!» — и обязательно присовокупит матерщину.

Отдал лошадь, пошёл пешком рядом с Родичевым, спросил:

   — Не любят меня в полку, а, Гаврилыч?

   — До первого боя, Сергей Леонидович.

   — И я на первый бой ставлю. Побеждать будем. Науку побеждать я во всех видах изучал. Умирать будем потом. В других боях.

За 6 дней не прошли и 100 километров. В Хомутовской Корнилов решил пропустить мимо себя колонну — опытный умный начальник не лезет в грязь и суету каждый день; он чувствует, когда надо напомнить войскам о себе и о правилах строя.

Корнилов — всадник великолепный: небольшой рост, тонкое тело словно было спаяно с прекрасной буланой лошадью — на всём Дону такой красоты не сыскать. А за Корниловым — живописные текинцы. Он сам — рядом с трёхцветным знаменем. Вокруг штаб и некоторые беженцы-политики в колясках: братья Суворины, Н. Львов, Л. Половцев и другие. Корнилов терпел их.