«Наутилус Помпилиус». Мы вошли в эту воду однажды

Так вот: Илья пытался помочь Славе. Там были удивительные сцены… Бдения с белыми магами… Там творилось «черт-и-что». И все было зря. Хотя бы потому, что Слава и сам выжил — у него удивительная выживаемость. И слава богу!

Это был конец «Наутилуса».

39

97-й, начало. Распадался «Наутилус». Был некий человечек в Питере, который приложил к этому руку, его считали во всем виноватым, что не совсем корректно — «прикладывай — не прикладывай», Нау все равно бы распался. Илья и сам был сторонником такого конца, но будущее представлял себе не совсем так, каким оно вышло. А группа была «серьезная». И дело не в популярности. И не в художественной ценности. Дело в бюджете. Бюджет был по тем временам, мягко говоря, «немаленький». И вот представьте — кто-то (допустим, Слава) говорит: «Все, ребята, надоело, ухожу». И уходит себе. А вложенное? А занятое? А обещанное «к отбитию»?.. Их не Слава брал, их брали — а значит, должны будут отдать! — совсем другие люди. Деньги, повторюсь, были такие, что тут вполне можно было и без башки остаться…

Времена-то были злодейские. Злодейство было нормой.

И пусть не покажется такое чрезмерным, но сидели люди, вполне нормальные, здравомыслящие люди, и на полном серьезе обсуждали тему: убивать этого питерского человечка или не убивать… «Взвешивали», так сказать, «за и против».

Кормильцев был категорически против. Не стану утверждать, что он занимал такую позицию из чисто гуманистических побуждений. Помню фразу, с которой он пришел после этого обсуждения: «Зачем нам мертвый герой в виде жертвы?»…

Человечек остался жив. «Наутилус» распался. Так было.

Тот же человечек, кстати, предрек, что Кормильцев через десять лет умрет в страшных мучениях. Илья это предсказание помнил. Сказано это было в конце января или начале февраля 1997-го.

40

Он называл себя «оптимистическим стоиком». Или «стоическим оптимистом».

Не знаю, что это значит. Похоже на «жареное мороженое».

Насколько я его знаю, он был клиническим эгоистом.

При всем огромном количестве людей, которые его окружали, Илюша был страшно одинок. И безумно мучителен. Особенно, когда улыбался.

А улыбался он всегда.

Окружающие, впрочем, платили ему взаимностью. Он безостановочно говорил, но люди не очень-то любили его слушать. Шибко мудрено говорил. Даже неплохо образованные не всегда Илью понимали, а он постоянно требовал отклика, комментария; и собеседник частенько оказывался в сложном положении. Не такое простое это было дело, комментировать Кормильцева.

Фото Александра Коротича

При нем было сложно говорить — любую реплику он обожал вывернуть, развенчать и поставить в укор произнесшему. Что ни скажи, окажешься дураком — мало кто это любит. Потому за редким исключением при нем люди предпочитали помалкивать.

Может показаться странным, но очень многим с Ильей было неинтересно. Он был им не понятен. Его слова пропускали мимо ушей — и это было видно.

Илья обожал общаться. Но выходило так, что чаще всего общался он сам с собой…

41

Распад «Наутилуса» был катастрофой, но Кормильцев не опустил руки, не отчаялся. Наоборот, наступил один из самых, пожалуй, деятельных моментов его жизни.

Во-первых, он снова стал писать стихи. Быть может, я ошибаюсь или недостаточно информирован, но в моей памяти так и отложилось — Илья давал почитать стихи до «Нау» и стал давать после. Во времена «Нау» он давал почитать тексты для Славы, которые писал раз в год чохом, как и было уже сказано.

А во-вторых… Он решил все это преодолеть. Сам. А поскольку это «все» на тот момент было замкнуто на рок-музыку, он решил сам заняться музыкой. Так родился проект «Чужие».

В то время я редко бывал в Москве, потому описать подробно эту историю не могу. О чем страшно жалею — там было много чего, достойного описания, но… Чего не видел — то не пою. До меня доносились только раскаты каких-то отдаленных громов, бушевавших в двухкомнатной съемной квартире на Нахимовском. Илья тоже появлялся редко — был занят. А когда появлялся, был какой-то методично-горячечный. В альбоме планировался рэп; Илья изучал особенности дикции черных рэперов — что-то там с произношением твердых согласных и «зажевыванием» гласных. Рассказывал долго и страстно — я так ничего и не понял. Ясно было одно — он на полном серьезе собирался играть на сцене! Гастролировать! Петь! Ну, петь — не петь, но в микрофон покричать — уж точно! Признаюсь, у меня это все вызывало некоторый скепсис, но… чего в этой жизни ни бывает… Может быть, могло оно и так выйти… Если бы, да кабы…

Подключился я к проекту на финальной стадии — «прописывал» гитары, вокалы. Альбом был уже весь собран в электронном виде; квартира на Нахимовском была заставлена аппаратурой, да и вообще, как-то вся преобразилась. Не знаю, что именно поменялось, но все было другим. И Илья был другим — собранный, без обычных своих «бзиков», краткий и внятный. Он был здесь главный, он отвечал за все…