Наваждение

Ефим сел на кровати. Что его разбудило? Обычно он спал хорошо, снов не видел. Кока! Представил его себе так, как будто собирался сейчас рисовать. Недавно вытянувшийся, блеклый, с нездоровой худобой и пытливыми глазами. Живет на съемной квартире с пансионом. Вряд ли родители дают ему много денег на сладости… Стало быть… Ефим словно наяву увидел, как Кока с вожделением смотрит на красивую коробочку с конфетами, стоящую на покрытом клеенкой столе, потом решается, говорит себе: «Тетя Софи незлая, она точно простит, что я ее конфеты съел… А привет от барона я обязательно передам…» Облизываясь и предвкушая, разрезает ножницами золотистую веревочку… А потом… через две недели у мальчика начинается кишечное кровотечение, и в предсмертном бреду он видит огромных бабочек и жуков из коллекции старого барона Шталь… Геннадий Владимирович будет плакать на похоронах любимого ученика мутными старческими слезами…

Барон вскочил с кровати и со злобой отшвырнул ногой подвернувшуюся скамеечку. За окнами снова что-то с шумом пронеслось мимо. Взволновалась занавеска. В угрюмой темноте вспыхивали синие искры.

Ефим потянул шнурок звонка.

Фридрих подробно и довольно толково объяснил, как доехать до дома, в котором живет Николай и как отыскать квартиру.

В конце все-таки не выдержал и, почесывая шею, пробормотал:

– И что это вас, барин, в последнее время по ночам на гимназистов тянет?

Ефим развернулся и от души закатал Фридриху оплеуху. Камердинер молча отлетел в сторону дивана, и как-то ловко присел, облокотившись на шелковую обивку.

Заспанный дворник удовлетворился ассигнацией и уверениями Ефима, что даже если он, барон Шталь, вор, душегуб или еще что похуже, так дворник его приметы и карету хорошо запомнил и всегда сможет полиции описать.

По лестнице Ефим бежал бегом.

Дверь, как и должно в полуночный час, долго не открывали. Ефим приготовился много объяснять, может, даже упрашивать, но двое, согласно открывшие-таки дверь, стояли на пороге, молча смотрели и ничего не спрашивали. Девушка держала в руке лампу. Свет отражался в ее удивительных волосах многими переливающимися огоньками. Юноша был темнее и, хотя находился прямо рядом с сестрой (их родство нельзя было не угадать) и лампой, казался стоящим в тени.

– Простите меня, – Ефим чувствовал, как у него нервически вздрагивают губы и кончики пальцев. – Неужели я квартирой ошибся? Мне очень нужно Николая Неплюева видеть, мальчика-гимназиста…

– Он здесь… здесь живет, – сказал юноша.

– А можно мне?… Я все объясню…

– Вам его видеть нельзя, – вступила в разговор девушка. – Его тут нет. Он заболел.

– Заболел?! – Ефим, которому только что было жарко, затрясся в ледяном ознобе. – Чем? Когда?

– Да третьего дня, – припомнил юноша. – Мы не знаем, чем. Доктор сказал, что нужен покой, и лекарство прописал, вот мы его в имение отправили. Нас-то нету дома целыми днями, мы за ним присмотреть не можем. А в имении – мать, родные…

– А вы, простите, кто Николаю будете? – с трудом ворочая языком, спросил Ефим.

– Мы – не родные ему. Из Сибири сами, – объяснил юноша, и Ефим сразу разгадал странный акцент в его речи. – Софья Павловна нам покровительство оказала. Елизавета уроки в Консерватории берет. А я – в коммерческом училище… Нас здесь поселили, потому что так проще – и нам, и Николаю, и его родным. У него отец болен тяжело, мать при нем, они в городе не могут. Жаль, что и он нынче заболел… А вы…?

– Я… у меня к нему дело… из энтомологии… простите… Так, говорите, в имение? – Ефим неловко поклонился и выбежал вон.

Лисенок и Волчонок, согласно двигаясь, вышли на лестницу и проводили его глазами.

– Что такое «энтомология»? – спросила Лисенок.

– Кажется, про насекомых, – ответил ей брат. – Кока их собирает…

– Ночью? – спросила девушка.

– Гм-м…

Вернулись назад, в бестолково и беспорядочно убранную комнату. Елизавета села, открыла крышку пианино, сбросив тапки, нащупала голыми пальцами холодные педали.

– Ночь, сестра… – напомнил Волчонок.

– Да, – рассеянно согласилась Елизавета. – В нем так много всего… Ты заметил – он весь в сером? Как будто бы избегает белого и черного?

– Не заметил, но ты права. Он избегал всего. Но теперь… Мне тревожно за Коку…

– Да… Сразу две противоположных решимости в одном человеке… Это… красиво… Я не умею сказать словами, но я, наверное, могла бы с ним…

– Твоя судьба – музыка.

– Да…. Может быть, это оттого, что сейчас ночь. Ветер, шум, музыка… Мне показалось, что в нем есть что-то сверхъестественное… – Лисенок нажала на педаль и медленно взяла несколько аккордов.

– Он больше похож на дьявола, чем на ангела…

– Бог, дьявол – это всего лишь музыкальная тема. А играют ее, и каждый раз по-разному, миллион органов человеческих душ. И все. Это так просто, как ты не можешь понять?

Девушка откинула на спину распущенные волосы и заиграла тему ночного гостя. Музыка была исполнена долго сдерживаемой, но все же прорывающейся наружу страсти.