Наваждение. Лучшая фантастика – 2022

Шериф сделал несколько шагов прочь от разлома, когда что-то заставило его обернуться. За колышущимся маревом из четырех фигурок теперь виднелась только одна. И та зашла в воду и исчезла. Шериф побежал.

17 Мост

Они зажали его у моста. Двое выбрались на берег сразу, а двое проплыли по реке далеко вперед, и пути к отступлению не осталось. Шериф сжал в левой руке костяной нож и приготовился к схватке.

Но сражения не получилось. Смуглый детина с якорем на руке, даже не приближаясь, вытащил из-за пояса суровый пастуший кнут и первым же ударом вырвал оружие из рук Шерифа. Вторым – рассек лицо. Третьим – опрокинул на землю.

Равиль схватился рукой за первую плашку моста – круглый осиновый ствол, обвязанный прочным капроновым шнуром. От дерева пахло смолой. Веревка была неестественно белой. Казалось, что мост навели час назад.

– Ползи, гнида, ползи, – сказали за спиной. – Сейчас все твои подвиги сосчитаем!

И Шериф пополз. Удары кнута настигали его с пунктуальностью метронома. Давно лопнул на спине китель, расползлась кровавым киселем форменная рубашка и подаренная Нанаем фуфайка.

Щелк! – будто кто-то дотянулся до выключателя, и сразу стало темно.

Щелк! – и в радужной темноте надо нащупать следующую поперечину, и помочь ногами, и подтянуть истерзанное тело.

Когда стало совсем худо, Равиль увидел рядом лицо учителя. Андрей Мусаевич склонился над ним, прозрачной рукой взъерошил волосы, потрогал залитый кровью лоб.

Шарипов, с таким настроем ты мне даже двойное сальто не сделаешь. Я стараюсь, Андрей Мусаевич! Щелк! К пояснице словно приложили раскаленный прут. Давай, Шарипов, не халтурь, при твоих-то данных тебе в цирке жить надо. Герб с колосками и надпись «СССР» на груди тренерской олимпийки дрожат в воздухе… Или это я теряю сознание? Щелк! И глумливый голос откуда-то издалека:

– Борец за счастье! Ковбой из Тютюево! Отбегался, нечисть красноперая!

Не доползу, понял Равиль, тычась лицом в густой холодный туман. Мост раскачивался, как гамак, хотелось спрятать лицо, зажмуриться и слушать, как внизу бежит вода. Щелк! Будто отрубили руку по локоть.

Резеда легла рядом с ним, защекотала распущенными волосами, потерлась носом об ухо. Миленький, тут совсем рядом, потерпи, пожалуйста. Резедуш, совсем тело не слушается! А ты через не могу – очень надо! Миленький, постарайся!.. Люблю, когда ты так меня называешь…

Он все-таки преодолел мост и выполз на другой берег Летянки. Мучители шли за ним не спеша. Равиль слышал, как они переступают по деревянным плашкам, негромко что-то обсуждают, как захрустел целлофан и чиркнула спичка, как кто-то зашелся хрипящим кашлем. Идите, идите за мной, молил Шериф. Добро пожаловать в четвертый круг! Я увел вас как мог далеко, и пусть вам не будет обратной дороги…

Сначала ему показалось, что он попал на угольный склад. Вместо рыжего речного песка под руками оказалось что-то черное и шуршащее. Это тоже был песок, но каждая песчинка размером походила на кусок рафинада. Черные кубики кололи пальцы острыми сколами.

Я дошел, подумал Равиль, я все-таки дошел сюда – и привел за собой этих нелюдей. Щелк! Кнут разорвал ему ухо и шею, но это было почти не больно.

Шериф перевернулся на спину – тысячи лезвий впились в разодранную до ребер плоть – и криво, страшно улыбнулся.

– Подождите, братцы, – сказала одна из нависших над ним теней. – Дайте-ка я с ним потолкую прежде.

Из тумана проступило изъязвленное лицо. Равиль еле слышно вымолвил:

– Привет!

Атаман опустился рядом с ним, опершись коленом Шерифу в грудь.

– Смелый маленький мент, – тихо сказал он. – И так отчаянно служишь дьяволу! Что ты хотел доказать? Кому? Гордыня обуяла? Один против всех, как в кино? Какой боец зазря пропадает…

– Ты меня еще… к себе в банду… позови, – осклабился Равиль.

Резеда сидела рядом с ним и гладила его лицо. Сквозь ее прозрачные пальцы было видно, как нахмурился Атаман.

– И позвал бы, – сказал он. – Тяжело нам, слишком неподъемна ноша. Пока Подколпачье не опустеет, нет нам покоя. Люди должны уйти отсюда, а нелюди остаться навсегда. Хоть пеплом, хоть прахом.

– Кто дал тебе право – судить? Нелюдь – ты.

– Я? Да, нелюдь. – Атаман неторопливо снял очки, навис над Равилем изуродованным лицом, дыхнул кислой медью. – А право у меня есть, поверь. Даже не право – миссия! Мы очистим это проклятое место – и когда последний человек уйдет отсюда прочь, оно схлопнется, как бумажный пакет. И освободит мою душу из этой гниющей скорлупы!

Он с силой провел пальцами по щеке, оставляя на коже кровоточащие борозды.

– Нас было тринадцать в пожарной бригаде, и мы первыми подошли к реактору. Ни инструктажа, ни спецодежды, бросили как котят – локализовать, задержать, ждать подмоги. Теперь и вспоминать не о чем, дело забытое… а только из тринадцати я один не скопытился в первый же год. Двадцать лет провалялся в госпитале. Плавал в боли, молил о смерти. А она не шла!

Атаман рванул рукой ворот, словно ему стало трудно дышать.