Наверно это сон

— Чтоб ты сгорел, как свеча! — Она в бешенстве наступала на него. — Чтоб тебе тошно стало от стыда! Я рассказала тебе секрет, а ты надо мной издеваешься? Я сейчас тебе дам так, что весь мир для тебя перевернется!

Он поднял руки защищаясь:

— Уйди! Оставь меня! Если ты мечтаешь обожраться лакомствами на моих поминках, так скорей я нажрусь на твоих!

— Чтоб тебя зарезал китаец! — Она презрительно повернулась к нему задом. — Пугало! Я тебя больше не слышу! Говори с моей задницей!

— Ладно, ладно! — Он бессильно качался. — Пусть будет, как ты говоришь. Моя единственная! Моя праведница! Но он, этот маленький, лупоглазый жулик, ему хоть бы что! Это справедливо, а? Племянник тебе дороже, чем дочери, которых я тебе вырастил. tío помни, есть Бог в небесах, Он тебя за это осудит!

— Я разве говорю, что он должен остаться безнаказанным? — Берта опять вскипела. — Говорю тебе, я скажу Гене завтра утром. Чего еще ты хочешь? Чтобы Альберт узнал? Сколько раз я тебе говорила, какой он маньяк! Ты что, сам не видел? Он оторвет у этого ребенка все конечности. Ты этого хочешь? Так ты этого не получишь! А теперь иди на кухню и ешь!

Совершенно запуганный, но слишком упрямый, чтобы сразу повиноваться, он стоял, бормоча что-то под ее горящим взглядом...

— Геня... Да! Да! Она с ее легкой рукой и мягким голосом. Да! Да! — Он горестно кивнул. — Она и не подумает поднять на него руку! Она будет с ним говорить, вот что она будет делать, — ласкать его. Единственное, что его ждет — разговоры. Разговоры после того, что он сделал моей Эстер. Да! Да! Но мне этого недостаточно, знай! Я не удовлетворен.

— Ты пойдешь есть?

Он повернулся, чтобы идти. Но в это время в лавку вошла женщина.

— Здравствуйте, миссис Стернович!

— Здрасте.

— И мистер Стернович! Не заметила вас. Как жизнь?

— Ничего.

— Всего лишь ничего? Дайте мне булавок на два цента.

— Сейчас.

Пока миссис Стернович копалась среди коробок, ее муж наблюдал за ней, сжимая и разжимая свои нервные руки. И вдруг он сжал кулаки, скользнул к выходу из лавки и исчез. Покупательница засмеялась.

— Что случилось с вашим мужем? — спросила она.

— Ах, — бросила миссис Стернович через плечо, — один Бог знает, что волнует его. Его нос опустился до земли, и он не может его поднять.

— С мужчинами всегда так, — усмехнулась покупательница.

— Вот. Новая коробка. — Она повернулась, и ее глаза вылезли из орбит. — Где он? Натан!

— Я поэтому и спросила вас, — женщина еще улыбалась, — это выглядело как если бы он убежал.

— Убежал? — Ее словно громом оглушило. — Куда?

— Туда. К Олден Авеню, я думаю. А что случилось?

Миссис Стернович выскочила на улицу, пробежала несколько шагов, но потом вернулась:

— Не вижу его! Не вижу! — бессвязно бормотала она, брызжа слюной. — Он провел меня! Он побежал к Гене. Почему ты не сказала мне, маленькая змея?

Она подняла руку, чтобы ударить Полли, но передумала.

— Позови Эстер! Скорее! О, если он попадется мне в руки! Быстрее! Следите за лавкой. Если я скоро не вернусь, позовите миссис Циммерман. Следите за кассой! Я догоню его! Я устрою скандал посреди улицы. Я притащу его назад за волосы! — Она выбежала на улицу.

Полли открыла дверь на кухню и крикнула:

— Выходи, Эстер! Они ушли! Мы остались в лавке!

16

На втором пролете неосвещенной лестницы резкий запах дезинфекции ударил ему в ноздри. На площадке узкое, затянутое проволочной сеткой окно было открыто. Он остановился и выглянул во двор. В темном дворе внизу тощая серая кошка прыгнула на забор, не долетела до верха и молча царапалась по доскам.

...Это мама виновата. Не я. Она сказала о нем. Она сказала тетке Берте. Она виновата. Ей понравился гой и мне понравился. Вот! Это из-за нее. Так я и скажу: "Твоя вина, твоя!.."

На площадке третьего этажа было такое же окно, но сквозь него уже было видно небо.

...Они не знают. Кто мог им сказать? Полли не сказала, ей Эстер не дала. А вдруг она ее не догнала! Ну и что? Тетка никому не скажет. Она меня любит. А отца она ненавидит. Она даже хочет меня вместо них. Чего я боюсь? Никто не знает. О, Господи, сделай, чтобы никто не узнал! А ребе? А-а-а, он всегда все забывает. А я скажу, что заблудился. О, Боже! Лучше бы я сломал ногу...

Он подкрался к своей двери, и его коленки выбивали дробь в тишине. За дверью кто-то засмеялся.

...Кто? Она? Мама? Да! Она! Она ничего не знает! Если бы знала, не смеялась бы...

И все же он весь дрожал, открывая дверь.

— Давид! Давид, детка! Где ты был?

— Мама! Мама! — Но бросаясь к ней на грудь, он заметил краем глаза бородатую фигуру за столом. И только убежище в углублении между ее грудями заглушило крик ужаса.

— Тише. Успокойся, милый. Не бойся. — Она раскачивала его, прижав к себе.

За его спиной прозвучал суровый, полный издевки голос отца:

— Да, успокаивай его! Ласкай его!

— Бедняжка! — Ее слова доходили до него через ее грудь. — Его сердце бьется, как у воришки. Где ты был, моя жизнь? Я чуть не умерла от волнения. Почему ты не пришел домой?

— Заблудился! — простонал он. — Я заблудился на Авеню А.

— Ах! — Она еще сильней прижала его. — Из-за того, что ты рассказал эту странную историю?