Наверно это сон

Отец посмотрел на него, на чиновников внизу и помрачнел, чем-то озадаченный.

— Сколько, он сказал, ему лет?

— Доктор? Больше двух, а когда я говорила, он смеялся.

— А сколько ему на самом деле?

— Семнадцать месяцев, я же сказала тебе.

— Почему же тогда ты им не сказала, что семнадцать? — он замолчал и пожал плечами. — О! В этой стране нужно быть более сильным, — он помедлил, посмотрел на нее внимательно и вдруг помрачнел. — Ты привезла его свидетельство о рождении?

— Зачем... — она казалась смущенной. — Может быть, оно в ящике, на пароходе. Я не знаю. Может быть, я его оставила, — в неуверенности она поднесла руку к губам. — Я не знаю. А это важно? Я никогда об этом не думала. Но папа может его прислать. Нужно только написать.

— Хмм! Ну ладно, опусти его, — он резко кивнул в сторону ребенка, — не нужно все время носить его. Он достаточно большой, чтобы стоять на собственных ногах.

Она заколебалась и неохотно поставила ребенка на палубу. Испуганный, покачивающийся малыш укрылся за матерью и вцепился в ее юбку.

— Ну ладно, теперь все кончено, — она попыталась быть веселой, — теперь все позади. Правда, Альберт? Что бы я там ни натворила — теперь не имеет значения, правда?

— Представляю, что еще ждет меня! — он отвернулся от нее и угрюмо склонился над поручнем. — Прекрасно себе представляю!

Они замолчали. Коричневые тросы соскользнули с причальных тумб, и матросы на нижней палубе стали вытаскивать из воды эти намокшие стальные канаты. Лязгнул колокол. Судно дрогнуло. Чайки, плававшие перед его носом, испугались хриплого рева гудка и поднялись с зеленой воды с тонким скрипучим криком, а когда судно отвалило от каменного причала, плавно заскользили над ним на почти неподвижных, напоминающих кривые турецкие сабли, крыльях. Белый след, тянущийся за пароходом к Эллис Айленду, начал расти и слабеть, растворяясь в зелени воды. По одну сторону изгибался темный берег Джерси, обрамленный частоколом корабельных мачт; по другую сторону поднимались над бухтой, как рога, башни Бруклина. А перед ними, над ослепительной рябью воды, озаренной заходящим солнцем, возвышалась на своем пьедестале статуя Свободы. Круглый диск солнца закатился за нее, и для тех, кто смотрел с парохода, ее черты были скрыты тенью, ее объем исчез, масса казалась сплюснутой. На фоне светлого неба лучи ее венца были как иглы мрака, проткнувшие воздух. Тень превратила ее факел в плоский крест — почерневшую рукоятку сломанного меча.

Свобода.

Ребенок и мать в изумлении смотрели на огромную фигуру.

Пароход шел по большой дуге в сторону Манхеттена. Перед его носом проплывал Бруклин. Цепи и опоры мостов сплетались вдалеке в прозрачные и жесткие волны, застывшие над Ист Ривер. Западный ветер, покрывший бухту сгустками бриллиантов, доносил свежий, соленый запах моря и играл ленточками шляпы за спиной мальчика. Это привлекло внимание отца.

— Где ты отыскала эту корону?

Испуганная внезапностью вопроса, мать опустила глаза.

— Эту? Это прощальный подарок Марии. Старой няни. Она сама купила шляпу и пришила ленту. Правда, красиво?

— Красиво? Она еще спрашивает! — он говорил почти не шевеля худой челюстью. — Ты что, не видишь, как эти идиоты на корме уже пялят на нас зенки? Они смеются над нами! А что будет, когда мы сядем в поезд? Он выглядит в ней, как клоун. Из-за него все эти неприятности.

Резкий голос, гневный взгляд и рука, указывающая на него, напугали мальчика. Он не понимал, почему этот незнакомец так злится на него. Он прижался к матери и разревелся.

— Тихо! — прогремел голос над ним.

Съежившись, мальчик зарыдал еще громче.

— Ша, дорогой, — руки матери легли на его плечи.

— И это перед самым приездом! — прокричал взбешенный отец. — Он начинает это! Этот вой! Это что будет продолжаться до самого дома? Тихо! Ты слышишь?

— Это ты его пугаешь, Альберт, — возразила она

— Ах, так это я? Успокой его. И сними эту соломенную шестерню с его головы.

— Но здесь холодно, Альберт.

— Ты таки снимешь ее, когда я.., — прилив злобы не дал ему договорить, и когда жена отвернулась, его длинные пальцы сорвали шляпу с головы мальчика. В следующее мгновение она уже плыла по зеленой воде за бортом парохода. Мужчины на корме переглянулись с усмешкой. Старая торговка вскрикнула и затрясла головой.

— Альберт! — у женщины перехватило дыхание. — Как ты мог?

— Я мог! — выкрикнул он. — Надо было оставить ее там! — он лязгнул зубами и торопливо оглядел палубу.