Наверно это сон

...Все в порядке! Ты не один. Но где она? Ой!..

Он нащупал руками ее тело.

— Тише, тише ты, — прошептала она раздраженно. Проскрипела дверная ручка. Открылась дверь. Маленькое серое окно, затянутое паутиной, бросало слабый свет на грязный сливной бачок. В темноте наверху — урчание труб.

— Стой здесь, в дверях! — сказала она. — И не уходи, а то я убью тебя! — Ее резкое дыхание посвистывало. Она нащупала сломанное сидение.

— Можно мне стоять снаружи?

— Нет! — В ее возгласе было отчаяние. Она уселась. — Стой в дверях. Можешь посмотреть... — шипение и всплеск. — У-ух! — с облегчением: — У тебя нет сестры?

— Нет, — он топтался на пороге.

— Тебе страшно в подвале?

— Да.

— Повернись!

— Не хочу!

— Ты сумасшедший. Мальчики не должны бояться.

— Ты сказала, что дашь мне все, что захочу?

— А что ты хочешь? — В унитазе загремела вода.

— У вас есть ролики?

— Ролики? — Она поспешно пробежала мимо него к свету. — Ты что! У нас нет!

— Нету? Хоть старых!

— Нету никаких. — Они поднялись во двор. — И даже если б были, я бы тебе не дала. Ролики стоят денег.

— Тогда вы гадкие, даже хуже!

— Ну-у-у! — насмешливо.

— Эй, Полли! — закричала Эстер, ворвавшись в кухню. — Эй, Полли!

— Убирайся прочь, вонючка! — прощелкал голос.

— Знаешь, чего он хочет? — Эстер насмешливо показала пальцем на входящего Давида.

— Что?

— Ролики! И-и-и! Хи-и! И-и-и! Ролики он хочет!

— Ролики? — Полли заразилась весельем, — вот дурачок. Откуда у нас ролики?

— И теперь я ничего ему не должна! — обрадовалась Эстер. — Ведь он попросил то, чего в лавке нет...

— Ага! — теткина голова просунулась в дверь. — Слава Богу! Благословенно имя Его! — Она возвела глаза с преувеличенным рвением. — Обе встали! Одновременно? Ай! Ай! Ай! Не может быть!

Они скорчили мрачные гримасы.

— А теперь кухня, эта грязища, которую вы оставили вчера. Что, я все должна делать? Мне еще в магазин идти!

— А-а-а! Чего ты скандалишь! — ответила Эстер.

— Холера вам в живот! — не растерялась тетка. — Быстрее, я говорю! Кофе на плите. — Она оглянулась. — Иди сюда, Давид, золотко! Уйди из этого болота. — Ее голова исчезла.

— А-а-а, поцелуй меня в зад, — пылала Полли, — ты мне не мать! — И резко Давиду: — Ты, осел! Убирайся отсюда!

Огорченный и разбитый, он спешил по коридору, находя утешение в бегстве из кухни.

— Ролики! — преследовали его их насмешки, — дурачок!

Он вышел в лавку. Тетка Берта, загородив своим толстым задом проход и распластав груди на прилавке, нагнулась, вручая мальчику по другую сторону конфету.

— Ой! — простонала она, получив пенни и выпрямляясь. — Ой! — И Давиду: — Иди сюда, мой свет. Ты не представляешь, как ты мне помог, подняв их с постели. Ты когда-нибудь видел таких грязных, бесстыдных копуш? Они слишком ленивы, чтобы опустить руку в холодную воду. А я должна потеть и улыбаться. Она обняла его. — Хочешь конфету?

— Нет, — высвободился он, — у вас есть ролики, тетя Берта?

— Ролики? Что мне делать с роликами, дитя. Я не могу продать даже пистолеты за пять центов. Какие тут ролики? Хочешь мороженое?

— Нет.

— Немного халвы? Крекеры? Иди, посиди немного.

— Нет, я пойду домой.

— Но ты только пришел.

— Мне надо идти.

— Ах! — воскликнула она обиженно. — Дай хоть посмотреть на себя. Нет? Тогда возьми пенни, — она полезла в кармашек передника, — купи, чего у меня нет.

— Спасибо, тетя Берта.

— Приходи еще и получишь больше. Сладкое дитя! — Она поцеловала его. — Передай привет маме!

— Да.

— Будь здоров!

9

Плюнул кто-то?

Он поднял голову. К северу и к югу небо было каменно-серым.

...Дурачок! Никто не плюнул. Торопись!..

Появились зонтики. Черные сумки заторопившихся домохозяек влажно блестели. В киосках продавцы натягивали тенты над газетами. Дождь припускал все сильнее, и мрачные фасады домов стали еще темнее, а содержимое витрин за туманными стеклами — еще неразличимее. Густая, туманная мгла поглотила все вещи, лишила их цвета и граней. Только трамвайные рельсы еще блестели в темноте. Он почувствовал отвращение к себе.

...Рубашка и волосы намокли, вот-так так! Еще два квартала. Скорее!..

Дождь покрыл тротуар скользкой пленкой. Он трусил осторожно к дому, ныряя под навесы, где было можно, и огибая выступы порогов. Не слишком промокнув, он добежал до своего угла.

— Беги, беги, сахарная детка! Беги, беги, сахарная детка! — насмешливо провожали дети, укрывшиеся от ливня в парадных, тех, кто тоже торопился спрятаться.

В его собственных дверях тоже стояло несколько таких шутников. Один или двое из них были из тех, что сидели на тротуаре, когда Куши рассказывал про канарейку. Хмуро опустив глаза, Давид взбежал по железным ступеням крыльца. Он совсем не хотел разговаривать с ними. Но когда он собирался войти в дверь, один из них загородил ему дорогу.

— Эй, ты — Дэви, да?

— Да, — он глядел угрюмо. — Чего тебе надо?

— Тебя тут один парень искал.

— Да, — подтвердил кто-то, — у него ролики.

— Меня? Парень с роликами? — Его сердце подпрыгнуло от невыразимой радости, внезапное тепло растеклось по жилам. — Меня?

— Да.

— Лео? Он сказал, что он Лео?

— Лео, да. Четвертый этаж, номер семьсот сорок пять. Он — гой.

— А что он хотел?

— Он сказал, чтоб ты поднялся сразу.