Наверно это сон

Внутри лежали безделушки, кольца, украшения. Лео порылся в них.

— Вот, видишь? — Он вытащил нитку с черными бусами, на одном конце которой висел маленький крест с фигуркой, как на стене. — Вот четки, которые мать нашла. Я дам их тебе. Они святые.

Давид смотрел зачарованный:

— Можно мне потрогать?

— Конечно, трогай.

— Они делают то же самое, что и то, что у тебя на шее?

— Конечно! И они намного, намного святее.

— И ты мне их дашь?

— Конечно! Если пойдем завтра с тобой, они твои. Что скажешь, идет?

Сквозь расплывающиеся перед глазами круги смотрел Давид на твердые бусы.

— И-идет. — Он покачнулся.

— Вот это парень! — Лео покрутил бусы с энтузиазмом. — Слушай! Ты ничего не должен делать — просто постоишь, как я тебе говорил. Они тебе не сестры, чего тебе? Куда, говоришь, водил ты ее?

— Это она меня водила. — Теперь, когда он согласился, отвращение охватило его по-настоящему.

— Это все равно. Куда?

— В подвал под лестницей. Там туалет.

— Теперь мы ее туда поведем.

— Но нужно пройти через лавку.

— А нельзя прокрасться снаружи?

— В лавку?

— Нет, в подвал.

— Не знаю.

— Наверняка можно! Дверь, наверно, открыта. Когда мы пойдем?

— Когда ты хочешь?

— Утром, рано, в десять. Я буду ждать тебя на улице с роликами. Идет?

— Хорошо, — мрачно согласился Давид, — а сейчас мне надо идти.

— Куда ты торопишься?

— Нужно. Я должен идти домой.

— Ну, ладно, пока! И не забудь — в десять.

Он вышел, отсекая дверью последние звуки голоса Лео. Нащупав в полумраке ступеньки, он начал спускаться. Надежда, страх и смущение лишили его мысли. Его сознание занемело и остановилось, как будто он был болен. Он чувствовал, как прошлое сходится с будущим в завтрашнем дне. Или он найдет спасение от своих страхов, или все пропало. И мерзкий дождь, в который он вышел, был дурным предзнаменованием.

10

Позднее утро.

Его беспокойный взгляд бродил от замутненного стекла к часам и возвращался к окну.

"Вертись, вертись, мельничка"... Голос матери, почти сливающийся с городским шумом, звучал как бы издалека: "Работа — не игра, часы уплывают, мельничка моя"

На кухне были только ее ноги — стоптанные подошвы тапочек и голые пятки. Она сидела на подоконнике и вытирала наружную сторону стекла. Под энергичными движениями тряпки снежные берега намазанной на стекло пасты быстро раздвигались. В расчищенном пятне показалась ее шея, потом подбородок, лицо и волосы в тонкой золотой дымке солнечного света.

"Вертись, вертись, мельничка"

...Не хочу, чтобы она так высовывалась! Боюсь, когда она сидит на подоконнике. Четвертый этаж — высоко, высоко! Если она!.. О! Не надо! Это то же самое окно. Отсюда видно крышу. Да, они были там — сукины дети! — когда смотрели...

Раздраженно он перевел взгляд к другому окну, открытому, и выглянул на улицу. Небо над крышами, безоблачное и омытое дождем, смеялось над ним в своей безмятежности. Воздух был прохладен. За раздвинувшимися занавесками открытого окна на противоположной стороне улицы женщина причесывала маленькую девочку квадратной черной расческой.

— Вот! — Мать облегченно вздохнула, возвращаясь в комнату. — Теперь недостает еще одного дождя, чтобы снова его запачкать.

— Теперь чисто, — подтвердил он, — и тебе не нужно больше высовываться.

— Да, — она мыла руки под краном, — теперь я повешу занавески. Ты что, сегодня не пойдешь гулять? — улыбнулась она, недоумевая.

— Я пойду! — возразил он. — Только попозже, может быть.

— Ты знаешь, — она развернула занавеску, — последнее время ты ведешь себя так же, как в Браунсвилле, цепляешься за мою юбку. Как ты боялся там лестницы! Теперь это не должно тебя пугать!

— Нет! — Он вдруг почувствовал, как злится на нее за то, что она загнала его в угол. — Мне нечего делать на улице. Я сказал тебе.

— А что случилось со всеми твоими друзьями? — Ее ловкая рука накручивала бечевку занавески на гвоздь. — Они все уехали?

— Не знаю, я все равно их не люблю.

— А в чем дело? Что случилось?

— Ничего! — надулся он. — Ничего не случилось. — Его мозг уже работал над подходящим объяснением.

— Но я чувствую: тут что-то есть, — настаивала она. — Сегодня ты проснулся вместе со мной — в семь, и вчера тоже. Но вчера ты выбросил бы свой завтрак, если бы я тебе позволила, так ты торопился вниз. А сегодня... Скажи, что с тобой? — В тоне ее сквозило легкое нетерпение.

— Ничего, — противился он.

— Не скажешь своей маме?

— Просто один мальчик... — теперь он должен был ответить. — Он... он хочет ударить меня. Он сказал, что побьет меня, если поймает. Вот и все.

— Мальчик? Какой?

— Большой мальчик, его зовут Куши. Вчера они увидели монетку в яме на Десятой улице. Все побежали туда и хотели достать. И Куши сказал, что он не достал потому, что я толкнул его.

— Ну и что?

— Теперь он и еще один хотят побить меня.

— И это все? Ну, это легко поправить.

— Что? — Минутное удовлетворение собой сменилось беспокойством. — Что ты хочешь сделать?

— Я пойду с тобой вниз, на улицу.

— Нет!

— Почему нет? Конечно, пойду. Я не позволю им приставать к тебе. Ты мне просто покажешь — кто, и я...