Наверно это сон

— Нет, ты не можешь этого сделать, — прервал он ее с отчаянием, — если ты пойдешь, они будут звать меня трусом!

— Но ты ведь и есть немножко трус, — засмеялась она.

— Я бы не боялся, если бы они не были такие большие. — Он старался отвлечь ее. — Если б ты знала, какие они большие. И их двое.

— Тем более мне надо пойти с тобой.

— Но я не хочу идти. Я хочу остаться здесь.

— Ты просто притворяешься.

— Нет, я хочу есть.

— Я предлагала тебе булочку и яблоко, — напомнила она, — совсем недавно, когда начала мыть окно.

— Я тогда не хотел.

— Ах! — проворчала она и посмотрела на часы. — Ты, как те большие мухи в Австрии, что летают взад и вперед или висят в воздухе, как привязанные. А что ты будешь делать, когда поешь? Сидеть здесь до прихода мессии?

— Нет. Я побегу в хедер и буду играть во дворе, пока не придет ребе.

— Хотела бы я, чтоб это было правдой.

— Я тоже. — Его обиженный взгляд застыл.

— Хорошо, — вздохнула она, — что ты хочешь, омлет?

— Ага! Ага!

— Прекрасно. — Она ласково улыбнулась. — Пока я могу дать тебе поесть, я чувствую себя в безопасности,

Ее грудь вдруг поднялась и ноздри округлились.

— Но почему я вздыхаю? — Она взяла с полки тарелки. — Я думаю, что это из-за мытья окон. Это всегда напоминает мне Браунсвилл и ту витрину с каракуля ми и рожицами. Интересно, смыли их теперь?

Она подошла к ящику со льдом.

— Прошло всего полтора года, как мы уехали оттуда. Но сейчас это кажется дальше, чем поездка за пять центов. — И она замолчала, разбивая яйца о край сковородки.

...Вот здорово. Всегда можно ее обмануть. Она не знает. А я не получу ту штуку из коробки. Ну и что!

Плита мягко фыркнула от спички. Но мать вдруг отодвинула сковородку, как будто передумала, и подошла к окну.

...Только бы не он! Только бы не он!..

— Хорошо! — воскликнула она ликующе и отошла от окна. — Как это я заметила его. Иногда я верю в предчувствия.

...А-а-а! Чтоб его лошадь упала!..

— Теперь я могу накормить всех моих мужчин, — засмеялась она, — редкое удовольствие!

Он напрягся, прислушиваясь, хоть шипение яиц мешало ему. И вскоре он услышал. Повернулась ручка. Жесткое обветренное лицо.

— А я уже готова! — весело сказала мать. — Еще секунда.

Отец бросил свою шапку на раковину и прислонил к ней новый кнут.

— Устал? — спросила мать.

— Нет.

— Я думаю, ты не откажешься от омлета.

Отец кивнул.

— Что это наследник дома? — Его тонкие губы изогнулись и смяли гладкую щеку.

...Не надо! Не говори ему!..

— О! — выпалила она, — кто-то пристает к нему. Какие-то большие мальчики на улице.

...Ааа! Ненавижу ее!..

Лишенный любопытства взгляд отца повернулся от ее лица к лицу Давида, как медленная колесная спица.

— Почему?

— Какие-то деньги в яме. Они пытались их достать, что ли. И один — как его зовут?

— Куши, — мрачно подсказал Давид.

— Да, этот Куши сказал, что он толкнул его как раз тогда, когда он поднимал монетку. Обычная история. Детская ссора. — Она нагнулась над плитой. — Только если это из-за денег, это не совсем по-детски.

— Яма? — Голос отца едва заметно, но стал тверже. — Когда?

...О! Он думает: я рассказал!..

— Вчера, ты сказал, да, Давид? — Она стояла к ним спиной. — Ты не возражаешь, если я дам тебе кофе, который заварила утром?

— Нет. — Испуганные глаза Давида поднялись к мрачным глазам отца. — Я-я сказал — вчера.

Нижняя челюсть отца напряглась. Опущенные ресницы скрывали его тлеющую злобу:

— Что еще?

И хотя Давид знал, что этот вопрос относится к нему, он молчал.

— Это все! — засмеялась мать, как будто удивленная интересом мужа. — Я предложила пойти на улицу вместе с ним, потому что они пригрозили побить его, — она поставила омлет и кофе на стол, — но он отказывается, боится, что его назовут трусом.

...Он знает, что этого не было! Знает, что это было не вчера! Знает, что я вру!.. Но сошло!..

— Уф! — фыркнул отец с облегчением, — он уже до статочно большой, чтобы о себе позаботиться. — В его взгляде было странное удовлетворение.

— Но они большие, Альберт. — Она поставила на стол запотевший кувшин.

— Тогда, если они слишком большие для тебя, скажи им, что я возьму кнут, пусть только до тебя дотронутся. Просто, чтобы их попугать, — добавил он.

...Он за меня. Ха! — Давид механически поднял свою вилку... Она рассказала ему, и он знает, что я наврал, и все-таки он за меня. Может, я и его одурачил? Нее! Как он посмотрел на меня...

— У тебя есть время поспать сегодня?

Лицо отца потемнело. Он прочистил горло:

— У меня еще есть час.

Давид слез со стула:

— Можно я пойду, мама?

— Подожди, я дам тебе грушу.

— Я ее съем по дороге.

— Ты не боишься теперь? — Она направилась к ящику со льдом.

— Нет. — Он торопливо взглянул на отца.

— И ты уверен, что не хочешь, чтоб я смотрела в окно? — Она положила ему в руку холодную, скользкую грушу. — Пока ты не выяснишь, там ли Куши?

— Нет. Я побегу прямо в хедер.

Мать наклонилась поцеловать его.

— И не лезь во всякие драки, — сказал отец, — слышишь?

— Да, папа, — опять их взгляды встретились. Давид потянулся к дверной ручке.

— И не забудь съесть свою грушу, — напомнила ему мать. — Она сладкая, как...

Ее голос был приглушен закрывшейся дверью.