Навстречу гибели

Тяжелый ужас скапливается у меня в животе, когда мы поднимаемся, оставляя Лесего одного за столом. Как только дверь кладовки закрывается, мама резко оборачивается ко мне:

– Он мне не нравится.

– Мама! – Я вскидываю руки. – Он здесь всего пять минут!

– Он назвал тебя чужим именем, – нахмурившись, говорит она. – Он назвал тебя Рашидой.

– Это не чужое имя, – отвечаю я, стараясь сдержать нарастающую растерянность. – Я попросила его так меня называть. – Мне хочется ударить себя за то, что забыла сказать ей, как следует называть меня, когда придет Лесего, но я так тщательно разделила свою жизнь на части, что Бинти и Рашида кажутся мне отдельными людьми.

Мама несколько раз моргает:

– Что? Почему ты попросила называть тебя чужим именем?

– Это не чужое имя, просто другое, – возражаю я. – Оно мне больше нравится. Оно лучше, чем Бинти, и звучит красивее.

– Оно звучит глупо.

– Оно делает меня счастливой, – настаиваю я. – Пожалуйста, мама.

Мама бросает на меня еще один равнодушный взгляд, а затем качает головой и идет к двери. Когда мы снова входим в кладовку, Лесего сидит за столом, делая вид, что ничего не происходит.

– Думаю, мы готовы есть, – произносит мама чересчур сладким голосом. Мои подозрения усиливаются, когда она снова садится и начинает раскладывать еду по тарелкам. – Нас ждет вкуснейшая трапеза. Масего, ты раньше пробовал банку?

– О, конечно, тетушка. – Лесего энергично кивает, когда мама предлагает ему рулет. – Я на них вырос. Мама готовила их по чудесному рецепту, хотя этот, наверное, еще лучше.

– Твоя мама? – Мама выпрямляется с искренней заинтересованностью. – Раньше Рашида говорила, что твоих родителей нет в городе. Но если вдруг они здесь, я была бы рада с ними встретиться.

Я не говорю вслух, что эта встреча – ужасная идея, но, прежде чем я успеваю что-то ответить, Лесего качает головой. Впервые за вечер он становится немного грустным.

– Боюсь, это невозможно, – говорит он. – Мои родители не живут в Лкоссе. Они перебрались на юг, в Бандари, несколько лет назад.

Мама скрещивает руки на груди.

– Твои мама и папа решили переехать и оставить сына одного? – В ее голосе слышится неприкрытое недоверие.

Лесего пожимает плечами:

– Мы с родителями много спорили, не могли прийти к согласию и в итоге решили пойти каждый своей дорогой – в буквальном смысле. Мы расстались мирно, и я до сих пор пишу им как можно чаще.

Мама наклоняет голову:

– И в чем же, позволю я себе спросить, у тебя с родителями были разногласия?

– По сути, мы спорили о Лкоссе, – отвечает Лесего, не отвлекаясь от еды. – Папа, и в особенности мама, все больше переживали насчет того, что в городе становится небезопасно – все чаще сообщали о нападениях на границе с джунглями и росте преступности из-за дараджей.

Я едва не давлюсь рисом, а мама прищуривается, так что ее глаза превращаются в узкие щелочки. Я замечаю, что она прячет браслет под рукавом, аккуратно натягивая ткань пониже.

– Прости, мне показалось, что я не расслышала. Ты сказал… рост преступности из-за дараджей?

– Именно, – продолжает Лесего, совершенно не замечая, как изменилась атмосфера в комнате. – Мама уверена, что дараджи опасны, непредсказуемы и город должен вернуться к более строгим мерам, чтобы держать их под контролем и отдельно от обычных людей.

Сердце гулко колотится в груди. Мы с Лесего говорили о его семье, но об этом – никогда. Пот собирается на затылке, и я не решаюсь поднять глаза на маму. Она буквально излучает ярость, я чувствую этот жар.

– И, – тихо спрашивает она, – каково же твое мнение насчет преступности дараджей, юноша?

Лесего пожимает плечами.

– Ну, я не знаю дараджей лично, – говорит он. – Но они, по-моему, нормальные люди. Ну то есть, пока они знают свое место, не вижу никакой проблемы в том, чтобы жить рядом с ними.

Знают свое место.

Наконец я осмеливаюсь взглянуть на мать. На ее лице мгновенно сменяют друг друга тысячи эмоций – гнев, унижение, страх и, хуже всего, печаль. Я отчетливо вижу, в какой момент она понимает, что я сделала и чего я не сделала. Лесего не знает, что она дараджа, потому что я не сказала ему, потому что я не хочу иметь дело со всем, что с этим связано. Не хочу нести этот груз.

– Ай!

Я поднимаю взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лесего обхватывает голову руками, сморщившись от боли. Он на несколько секунд закрывает глаза, а когда открывает их снова, то щурится, глядя на тарелку, словно пытаясь разглядеть что-то мелкое.

– Лесего! – Я встаю. – Ты в порядке?

– Да, Лесего, – ласково произносит мама. – Ты как-то нехорошо выглядишь.

– Ох, ничего, я в порядке. – Лесего с усилием растирает виски. – Я просто… что-то голова заболела. Так странно… словно ни с того ни с сего.

У меня холодеет кровь, когда я перевожу взгляд с Лесего на маму. Она по-прежнему смотрит на него не моргая. На меня снисходит ужасное понимание.

– Может, твоему другу лучше отправиться домой, Рашида? – шелковым голосом произносит она. – Ему, похоже, совсем не хорошо.