Михаил с мамой жили окраине Москвы, в однокомнатной квартире одного из районов, что называют "спальными", полчаса от метро на автобусе, дальше пять минут по дорожке, пролегающей через дворы со школами, яслями и детсадами, по краям усеянными "башнями"-новостройками.
Миша вышел из автобуса и направился по дорожке, ведущей в школьный двор, к неизменному месту встречи одноклассников, с кем месяц назад расстался на выпускном вечере. Но дружба не угасла, и веселые тусовки проходили ежедневно. Каждый выбрал свой дальнейший путь – кто-то сдавал вступительные экзамены в ВУЗ, кто-то в колледж или техникум, многие еще не определились. Сегодняшний день, решающий и ответственный для Мишки, оказался неудачным – он "провалил" последний экзамен в техникум связи (физику, с которой и в школе не ладил), и был вынужден забрать документы. Неделю назад он отметил совершеннолетие, и сегодня отчетливо представлял, что осенью получит повестку из военнкомата. "Что ни делается – к лучшему" – промелькнуло в голове. Как ни странно, Миша с детства был фаталистом. Он не боялся Армии, напротив, считал, что служба закалит его и воспитает настоящим мужчиной. Несмотря на обилие информации ТВ и прессы об инцидентах в воинских частях, он верил в то, что с ним ничего плохого с ним не случится, а если и случится, то такова воля судьбы.
Мать с отцом развелись, когда ему было полтора года. Отца он не помнил (со дня развода тот не заявлял о себе), да и мать видел редко – она то и дело находила какую-то причину в оправдание своего отсутствия, работая кассиром в частном секторе, зачастую, ночевала на работе (ночные смены чередовались через двое суток). Ему исправно оставляла на пропитание деньги на кухонном столе. Их, как правило, было в обрез, но таким образом он научился экономить. Единственной отдушиной были закадычные друзья.
Миша прогулялся вдоль школьной ограды, посмотрел на часы – 17.30, верный приятель Гоша должен был подойти с минуты на минуту. Издалека он услышал доносящуюся из Гошкиного плеера песню "Я свободен!", которую почему-то любили все – от избалованных девочек из состоятельных семей до отпетых хулиганов и полусирот, таких, как он. "Наконец-то, идёт!" – подумал он с радостью и, в то же время, с тревогой – придется рассказать о своем "обломе". Крепко пожав друг другу руки, приятели уселись на тенистой скамейке, под ветвистым тополем, изобилующем пухом. Пушинки попадали в рот и в нос, вызывая безудержное чихание. Гоша, заметив невеселое Мишкино настроение и странную молчаливость, настороженно спросил: "Ну как ты?..". Тотчас встретил потупленный, растерянный взгляд. Не дождавшись ответа, резко дернул его за рукав футболки: "Ты что, завалил?!" Мишку, как громом сразило, от неожиданности. Молчание прорвало: "Да, всё полетело к черту! Я срезался, на физике, не решил последнюю задачу, будь она неладна! Теперь ты понимаешь, что меня ждёт?!". Отчаянный монолог продолжался минут десять. Гоша, не перебивая, дал другу выговориться, затем серьезно посмотрел на него и хмуро сказал: "Сочувствую, брат. Может, устроишься на работу? А там, глядишь, и мать-то что-нибудь придумает! Не унывай, не вешай нос! Прорвёмся!". Мишка благодарно похлопал его по плечу: "Спасибо, ты настоящий друг. Что поделать – не повезло... Не пропаду! Начну искать работу прямо завтра, зачем откладывать в "долгий ящик"? а чему быть – того не миновать! На маму мою, знаешь сам, положиться нельзя, да я и забыл, когда мы последний раз с ней по душам разговаривали, было это, наверное, лет пять назад... " Гоша всем своим юным, открытым, чутким сердцем сопереживал другу. Будучи из добропорядочной, дружной семьи, где родители были защитой и опорой, он прекрасно понимал, что не у всех в жизни так гладко. Поэтому еще больше ценил своих родителей. Он не одобрял поведение матери друга, бросившей его на произвол судьбы и занятой исключительно собой, а, тем более, его отца, но не хотел произносить мысли вслух – зачем бередить солью открытую рану?