Вскоре к их лавочке стали подтягиваться стайки ребят, подходили по одному, или группками, к семи часам собралось человек десять. Все прониклись досадной неприятностью и на все голоса что-то вещали Мишке, предлагали свою, посильную, помощь. Ему было очень неловко за то, что чужие люди (хоть и ставшие близкими за десять школьных лет) относятся к нему с гораздо большим вниманием, чем собственные родители. Разговор становился всё оживленнее, ребята перекрикивали друг друга, а школьный двор гудел – каждый делился своими успехами - кто-то поступил и принимал радостные, бурные поздравления; кто-то вышел на финишную прямую. Полными неудачниками были только двое - Мишка и Андрюха, не набравший достаточного количества баллов на вступительных в МАДИ. Итогом коллективного обсуждения стало решение – завтра, с утра пораньше, начать поиск вакансий для обоих бедолаг. За исходную точку был принят находящийся на соседней улице стеклопакетный завод. Мишка немного приободрился - отныне он не является "белой вороной", не зря говорят, один в поле – не воин, а двое – уже сила!
Втайне Мишка был влюблен в одну симпатичную, грациозную, милую девочку из параллельного выпускного 11-го "Б", однако, до сих пор не набрался смелости, чтобы сделать признание. С друзьями не откровенничал. Сердцем он чувствовал и ответную симпатию, но ему казалось, что её истоком является жалость. Это досадовало. Он ждал, что она с минуты на минуту присоединится к их ватаге, задумав сегодня же поговорить начистоту, собрал в кулак всю свою волю. "Пусть знает правду. Скоро я уеду неведомо куда, и если не откроюсь, буду считать себя целых два года размазнёй. А так, возможно, и она скажет мне несколько теплых слов, а может, и раскроется глубже... Назовёт единственным... Будет писать и ждать", – подумал Он с зыбкой надеждой. "Если отвергнет – знать, не суждено. Обидно, но не заплачу. Переживу как-нибудь," – строил он свои догадки. Но девушка в этот вечер так и не пришла – подготовка к экзаменам на престижный факультет Университета занимала все свободное время, и ей было сейчас не до тусовок. "Что же, до сентября – целых полтора месяца. И я найду время поговорить с ней", – он смело поставил точку в веренице изнуряющих душу терзаний.
Вечер плавно подходил к концу, на улице смеркалось, в окнах "башен" зажигался свет, и до ребят доносились тревожные голоса: "Эй, который час? Пора домой! Ты слышишь?" – все с неохотой поглядывали на свои окна и почти хором отвечали: "Иду-иду, ещё пять минут!". Родители волновались и это было объяснимо, учитывая неспокойную ситуацию в Москве. Не проходило ни дня, чтобы с телеэкранов в "Криминальной хронике" не вещали о беспорядках, вплоть до драк со смертельным исходом. Их район считался относительно тихим, но всё же – "Бережёного Бог бережёт" – все жили по принципу известной пословицы.
Мишка с тоской посмотрел на заходящее солнце, в его теплых лучах согревались кирпичные стены его дома. Бросил взгляд на свое окно – в нем, как и прежде, свет не горел – мерцали оранжевые закатные блики. Почему-то от теплого золотисто-оранжевого цвета повеяло холодом. – Она даже не знает, что сегодня у меня был последний экзамен", – с горечью вспомнил он о матери. Во дворе стихало, ребята знали, что Мишке некуда спешить – дома никто не ждет, и из чувства солидарности как можно дольше тянули время до ухода, затеяв дискуссию о походе на дискотеку в местный клуб. Но расставаться, как ни крути, пришлось – большинство побаивалось родителей. Многие из них весьма нелестно и унизительно отзывались о Мишкиной матери (о чем ему становилось известно от третьих лиц – "испорченный телефон" работал исправно), но, как ни странно, к нему почти все относились с искренним радушием – приглашали на обеды, летом – на дачи. Со стороны было заметно, что, порой, он элементарно недоедает. Мишка на удивление тонко чувствовал отношение окружающих, и испытывал двоякое чувство – с одной стороны ему было стыдно (за мать и себя – что ни говори, а они – одна семья и в ответе друг за друга), с другой стороны – был очень благодарен за заботу и участие. Судьба наделила его здравым рассудком - он не поддавался сомнительным соблазнам и провокациям, не курил, не выпивал, и мог почуять за версту нечистоплотность и обман.