Навстречу судьбе

В котельной всегда чисто, но это их не устраивает. Не обращая внимания на сильный шум работающих котлов и насосов, они начинают бесцеремонно «хозяйничать». Смотришь, как из пазов и расщелин во все стороны летят пакля, пыль, цементные крошки от штукатурки, паутина. Это они достают мух, спрятавшихся на зиму спать. Когда синицы разделаются со своим «деликатесом», приходится их подкармливать подсолнечными семечками и хлебными крошками. Семечки они берут прямо из рук.

Ближе к вечеру птицы разлетаются кто куда. На ночевку. Но, бывает, остаются у нас, поскольку котельная высокая и просторная. В два-три часа ночи слышишь, вновь начинает раздаваться их оживленный разговор, а затем и звонкое, полное радости, пение. Для них зимой в котельной раздолье. На улице метель, а тут фиалки с лилиями цветут. Тепло и светло. Под синичью песню отдыхаешь душой.

С пробуждением природы синицы все реже и реже появляются в котельной, а затем и вовсе покидают нас. Для них предпочтительнее оттаявшая земля, проснувшиеся букашки, тепло, воля. Одни и те же синицы живут с нами не более одной зимы. От силы — двух. На третью зиму наведываются уже совсем другие, нам незнакомые. Жалко «старых», прирученных. Ведь мы с ними, как говорится, провели всю зиму душа в душу. Привыкли к ним, они — к нам. В середине или в конце апреля ранним утром идешь на работу, и вдруг — слышишь их песню. Встречают метров за пятьдесят от котельной. Как бы приветствуя, вьются, ожидая угощения.

По весне у синиц песня особая.

Голубь — птица умная

На конечную автобусную остановку слетелось множество голубей. Там продавали семечки. И люди, находившиеся рядом, высказывали различные мнения по поводу этих птиц. Одним они нравились, другим — нет. Кто-то даже сказал, что голубь — глупая птица.

И тут мне вспомнился случай, связанный с голубем, происшедший в моей жизни лет двадцать тому назад.

От нашей организации до «перестройки» в товарных поездах отправляли племенных коров (нетелей) для улучшения породности и повышения продуктивности скота в мясном и мясо-молочном направлениях в разные края и республики Советского Союза.

Мне несколько раз приходилось сопровождать животных.

В этот раз я отвозил их в Киргизию. Стояло начало лета. И вот на одной станции под названием «Сопак», что не так далеко от Аральска, ко мне в вагон через окно стрелой влетел белый с коричневым оттенком на крыльях голубь. Какой-то напуганный и взъерошенный, хвост выщипанный, словно он вырвался из кошачьих когтей. Через минуту-другую к вагону подбежал мальчик лет 12–13, шустрый такой, с рогаткой в руках. В расстегнутой рубашке. В коротких штанишках. С непокрытой головой. Перо голубиное торчало за повязкой в волосах. По-казахски он обратился ко мне, показывая на голубя, дескать, отдай мне его. Еще несколько ребятишек такого же возраста подбежали. Тоже одеты кто как. Вспотевшие, лица измазаны то ли черной краской, то ли углем, и почти у каждого рогатка. Понял я, что они играют в «туземцев». И этот мальчик с голубиным пером на голове — их «вождь». «Значит, голубь замучен не какой-то кошкой, а ими», — подумал я. И начал читать им всем «лекцию», старательно внушать, что над птицами нельзя издеваться, в том числе и над голубями. Голубь — это наш символ мира и дружбы. Издеваясь над ним, вы делаете недоброе, даже пакостное дело. Если вы сейчас меня не послушаетесь, не уйдете отсюда, я пойду к вашим родителям, расскажу им, чем вы занимаетесь, и они накажут вас за это. Гляжу, они ничего не понимают. «Вождь», перебивая меня, капризно лопочет что-то по-своему. И уже с какой-то дикой дерзостью замахал руками. Голубь, забившись в угол вагона, стал озираться по сторонам, видимо, догадывался, что разговор идет о нем, решается именно его судьба. А когда «вождь» стал залазить в вагон, он стал метаться и, удивительно, на улицу не вылетал. Я уже хотел было сделать сердитый вид и повысить голос на «вождя». Но наш товарняк тронулся. Голубь опять в углу занял свое место. «Вождь» спрыгнул обиженный и недовольный. «Туземцы» окружили его и громко о чем-то заспорили.

Целые сутки прошли, а голубь, как ни звал я его, не слетал из своего угла. Видно, досталось ему от «туземцев», что никак не мог опомниться. Спустя еще некоторое время слетел мой голубчик, видно, голод и вправду не тетка. Стал клевать хлеб, который я ему заранее накрошил, но клевал с такой осторожностью, что стоило мне чуть шевельнуть рукой, как он норовил вспорхнуть.

Тут я горько усмехнулся, вспомнив наш лозунг: «Птицы — наши друзья». Вот явное доказательство, какие мы им «друзья».

Но через два-три дня голубь ко мне начал привыкать. Перестал бояться. Несколько раз вылетал из вагона, я думал: «Ну все, улетел насовсем!» Нет. Опять возвращался. Он быстро поправился. Гладким стал. Только хвост был неровный.