Назад в космос

– Да ну тебя, ей-богу, Иван Ильич! Зачем такое говоришь?! Какой маршрут?! Да пусть бы меня вся контра, сколько ни есть, десять лет пытала – все равно бы не выдал! Что я, дитя малое? Понятно, я маршрут не открывал! И вообще сказал ей, что поедем через Льдистые горы…

– Через горы?! – Дробыш встряхнул Витьку так, что у того все пряжки отлетели, отшвырнул его прочь, а сам бросился сломя голову в мозготайпное отделение.

«…Михалыч! Михалыч! – повторял он в эфир, наплевав на режим молчания. – У тебя на пути засада! Возможный район: Усть-Октаэдры, Дымки, Льдистые горы! Михалыч! Тревога!»

Но комэск не отзывался.

– Опоздали! – Дробыш грохнул кулаком о стол. – В трибунал пойдешь. – Он повернулся к замершему у порога Витьке и добавил, обращаясь к маячившему за ним караульному: – Арестовать!

Эшелон Дробыша, резко изменив маршрут, на всех парах гнал в направлении Льдистых гор – на подмогу. Сам секретарь ячейки, не находя себе места, метался по всему составу, от локомотива до кормовой башни. По дороге он каждый раз заглядывал в узел связи и с надеждой спрашивал у мозготайписта:

– Ну?

– Ничего, – разводил руками тот.

– Да что ж такое?! – тихо рычал Дробыш, пробивая одну тамбурную перепонку за другой. – Неужто нашлась сила, могущая одолеть бойцов Россохина, когда он сам ими командует?! Да Семен Михайлович один стоит эскадрона!

Между тем пыльные поля мало-помалу сменились нагромождением скал. Впереди сквозь марево орбитального пейзажа в обрамлении звезд проступила темная громада незнакомых очертаний.

– Орудия к бою! – скомандовал Дробыш. – Пусковые на «товсь»! Кормовое жерло разинуть!

Пусть-ка сунется враг с какой угодно стороны…

Темная масса медленно надвигалась. Уже по одной этой неторопливости было понятно, насколько она огромна: Дробыш сроду не видал здесь таких крупных астероидов, пылевых облаков или сгустков темной материи. Не было ничего такого! Не из пространства же прилетело… Секретарь безуспешно листал в уме карты последних метеосводок.

И вдруг что-то знакомое блеснуло впереди – снежно-белый излом среди радикальной черноты.

– Мировая ж революция! – Иван вытер пот. – Да это Льдистые горы! Кто же их так разукрасил?!

Местность и в самом деле изменилась до неузнаваемости. Копоть густо покрывала ледяные глыбы – видно, бились тут не на шутку.

Дробыш скомандовал малый ход, выстроил взвод на скакунах перед абордажными шлюзами. Сам, сидя в командирской башенке, вызвал лучших пластунов – Приходько и Бардина, показал им остро обломанный край хребта.

– Заберитесь на гребень выше перевала. Но не высовываться. Стрельнете одним глазом на ту сторону – что и как. И сразу назад. Семафорами там не маячить. Марш!

Пластуны ускакали.

Секретарь в томлении топтал командирский мостик, не отключая видеоканал от перископов. Где же Россохин? Победил он или погиб? И хоть бы след от его эшелона! Все сгорело!

На изломе хребта вдруг вспыхнул синий огонь – сигнал от Приходько. Погас и снова вспыхнул. Все спокойно.

– Ихнюю ж мать! – Дробыш покачал головой. – Сказал же – не семафорить там!

Но фонарь продолжал настойчиво мигать, призывая подогнать эшелон ближе. Не ловушка ли? Связываться с пластунами напрямую по мозготайпу не хотелось. Что, если их уже поймали да подменили? Дробыш включил прожектор на башне и просемафорил:

– «Как на кладбище Митрофаньевском?»

– «Отец дочку родную убил», – ответил синий фонарь.

Порядок. Это была любимая приходькина песня. Он всегда исполнял ее после крепкого ужина и обязательно с неподдельной слезой. И если отозвался сразу, значит, подмены нет.

– Ладно, – сказал секретарь. – Где наша не пропадала!

И, приложив губы к переговорной трубе, гаркнул в машинное:

– Давай, Захар! Через колею и, с разгону, на гору!

Обычно составы, курсирующие Красносельскими кругами, ходят только вдоль колеи, разделяющей кольца планетарной туманности. Но военному эшелону эти граммофонные правила не писаны, он, как гусеница, сокращаясь и распрямляясь, перебирая цепкими ножками под брюхом, может переползать с кольца на кольцо, взбираться на скользкие кручи, а если надо, то и перепрыгивать, благо, гравитация здесь курам на смех – только кино снимать про высадку буржуев на Луну.

Эшелон с разбегу выскочил на перевал и резко развернулся, вытянувшись вдоль гребня и ощетинившись на ту сторону сразу всеми орудиями – и носовыми, и кормовыми. Дробыш глянул вниз через выдвинутый до предела перископ и тихо присвистнул. Противоположный склон хребта был изрыт разнокалиберными воронками, будто лунными кратерами. У края самой большой воронки, как трухлявый гриб, торчал, покосившись, пограничный артиллерийский дрон. С первого взгляда было видно, что он мертв – бронебойные снаряды и противобункерные ракеты понаделали в его мясистой шляпке и пузатой ножке не меньше дыр, чем прогрызла бы в обычном боровике голодная белочка. Тяжелые мортиры были выкорчеваны с корнем, скорострелы прямой наводки безнадежно повесили оплавленные носы стволов. Изо всех дыр, как паста из тюбика, медленно выдавливался плотный дым и, не имея опоры в безвоздушной среде, расползался толстым слоем по закопченному льду.