Назад в космос

Дрон был изувечен до неузнаваемости, и все же Иван сразу сообразил: это был тот самый буржуйский пограничный автомат, который раньше охранял переход на обратную сторону Кольца, а в прошлом году пропал без следа – как корова языком слизнула. Буржуи тогда очень возмущались. Мы, конечно, отметали все обвинения как происки, хотя найти его пытались и сами – игрушка-то дорогая и в умелых руках небесполезная.

Дробыш задумчиво потер уже пустивший колючую поросль подбородок. Разделать под орех тяжелый артиллерийский дрон мог только комэск Россохин, лопни мое классовое чутье!

Только где же он сам? Где беспощадный эшелон «Красный богатырь» и с ним взвод несокрушимого эскадрона? Из-за чертовой копоти никаких следов не видно.

– Взвод, слушай мою команду! – сказал Дробыш в трубу. – Обшарить тут каждый камешек, каждую ложбинку! Найти след! Кто стрелял, в кого стрелял и где все. Врассыпную рысью – марш!

Лопнули внешние люки, стальные скакуны красноармейцев, как блохи, запрыгали по склону гор. Бойцы понимали, что ищут следы своих товарищей, потому агитировать никого не надо было. Но и Дробыш понимал: хочешь, чтоб было сделано как следует, – сделай сам. Потому он тоже спустился в шлюз, надел скафандр, оседлал каурого Черта и, вдавив газ до предела, выпрыгнул на склон. Но выпрыгнуть – это полдела. А вот куда дальше? Кругом одно и то же – вложенные друг в дружку, трущиеся, медленно ползущие вокруг тусклого светила протопланетарные кольца. Одно вперед, другое назад, на третьем сам стоишь. А там – четвертое, пятое, двадцатое… То есть на самом-то деле все они, конечно, несутся по кругу в одну сторону. Только одни опережают, другие отстают. Черт его знает, почему так, но если и был тут какой след – давно уехал, искать бесполезно. А если и найдешь, так никуда он не ведет – найди-ка его на следующем кольце…

Из-за дальнего камня вдруг показался Бардин. Замаячил: сюда! Дробыш пришпорил механизм и пружинисто подскочил к разведчику. Ничего, помнит еще коленка, как со скакуном управляться! Не отсидел по кабинетам.

– Ну, что тут у тебя?

Вместо ответа боец ткнул перчаткой себе под ноги. Только теперь Дробыш разглядел, что у ног пластуна не бугор закоптелый пучится, а лежит какая-то живность, правда, мертвая.

Секретарь соскочил с седла и присел над тушкой некрупной, в собаку, трехногой твари, покрытой густой, почерневшей от копоти косматостью – не то чтобы шерстью, а как у медузы – не поймешь, не то щупальца, не то водоросли. Длинный суставчатый хвост оканчивался зазубренным, металлически поблескивающим жалом. Одним словом, перед Дробышем, неплотно прижатый к скале слабым тяготением, лежал самый обыкновенный прищепень мелкой породы.

Вот тебе раз! Секретарь потянулся к щеке – чесать бороду, но рука наткнулась на стекло шлема. Тьфу!

– Мы их за тварей неразумных держали, а они вон чего! – Бардин шевельнул ногой тушку прищепня. – Пограничные боты угоняют, налеты на эшелоны устраивают! Ну, скажи, Иван Ильич, что за галактика! Никому верить нельзя!

Дробыш пожал плечами. Прищепни попадались ему и раньше, но ничего подобного за ними не замечалось. Да и сомнительно как-то. В крохотной головенке прищепня мозгам и места-то нет. Разве что эти его патлы и есть извилины…

– Торопиться не будем, – сказал он Бардину. – Снеси его в эшелон, дома ветеринар посмотрит.

И, снова садясь в седло, прибавил:

– Продолжать поиски!

* * *

Витька совсем измаялся, меряя шагами диагонали тесной камеры, останавливаясь то и дело, прислушиваясь и снова пускаясь в путь – теперь по периметру. Адская тишина не давала ни битика информации. Хоть бы протопал кто за стенкой, скрипнули бы амортизаторы, хоть горизонт вагона покосило бы, что ли! Ничего.

После бешеной гонки по Красносельским кольцам эшелон замер и стоял уже полчаса, будто наглядное пособие к Первому закону Ньютона, который объясняли на рабфаке: если на тело не действуют никакие силы, так оно и не скрипит. Но закон, хоть и очень умный, не отвечал на главные вопросы: Почему стоим? И где? По прикидкам, могли действительно заехать куда-то в район Льдистых гор. Но зачем? Почему Дробыш так всполошился, когда про них услышал? За что посадил? Ведь эшелон должен был следовать через Химки!

Сиди теперь, дожидайся трибунала, как вражина какой. Даже хуже, чем вражина, – как предатель! Потому что единственный, кто упомянул Льдистые горы в мозготайпе, это ты – Виктор Соловьев.

Витька в отчаянии боднул перепонку, отделяющую камеру от коридора. Перепонка и не подумала лопнуть. Заперто.

– Эй, часовой! Рыженков, ты, что ли?

Тишина. Если и есть там часовой, так ведь не ответит – по уставу не положено. Витька уныло опустился на пол, посидел, подпирая спиной перепонку, потом и вовсе лег. Как прищепень в клетке, ей-марксу!

Слушать тишину было скучно. Посадили бы еще кого-нибудь, что ли! Пусть не сюда, а в соседнюю каморку. Хоть по трубе бы перестукивались…

И вдруг – тук-тук! – что-то действительно тихо стукнуло не то под полом, не то за стеной.