В воздухе поплыли капли крови. Дракон расплылась в самой ужасной своей улыбке – кровожадной и сладострастной одновременно. Мужчина почувствовал, как сознание покидает его из-за болевого шока – он словно падал в бесконечный колодец.
Он пришел в себя внезапно – кажется, так хорошо ему давно уже не было. Он попытался оглядеться и обнаружил, что примотан клейкой лентой к пилотскому креслу. Одна штанина была срезана, а на его бедро наложена целая конструкция из бинтов, пластырей и повязок. В его правую руку уходила трубка капельницы, по которой в его вену поступала… кровь дракона. Да, Ахава была рядом с креслом, и приборчик перекачивал Евдокиму ее кровь.
– Какого черта? – спросил он.
– Мои медицинские наноботы тебя быстро на ноги поставят, – весело подмигнула Ахава и дружески хлопнула его по раненому бедру. – Ножка не болит?
Как ни странно, нога не болела.
– В честь чего такая доброта?
– Разве это доброта? – скромно отвела глаза женщина. – Ты еще доброты моей не видел…
Ее лицо тут же переменилось. Оскалившись, она прошептала ему в ухо:
– Но еще увидишь! Давай разворачивай это корыто назад и вези меня к Картохе.
Забравшись за спинку кресла, она повисла там, вцепившись конечностями.
– Не мешкай! – Ахава придвинула лицо к его макушке – так, что он почувствовал жаркое дыхание на своем затылке.
Так же как и тогда, ему в голову пришла мысль, что он может сейчас врубить максимальную тягу – возможно, дракон, ослабшая от картечи, сорвется. Если она пролетит весь жилой отсек и врежется в люк, то, опять же возможно, погибнет. Но возможно, на нее это вообще никак не подействует. Он боролся с этим искушением, как ему казалось, несколько минут. Было очень страшно. Он не хотел умирать. Евдоким понимал, что дракон убьет его так или иначе, и весь его выбор сводился к тому, чтобы умереть сейчас или потом. И он заплакал, потому что знал, что выберет «потом». Слезы лились из глаз, разлетались по воздуху. Дракон молча ждала. А потом он стал медленно разворачивать корабль на маневровых и плавно повысил тягу ходового двигателя.
Когда закончился разгонный участок, до встречи с Картохой оставалось несколько часов. Опять была невесомость. Дракон выплыла из-за спины.
– Молодец, что не сглупил в этот раз. – Она сунула ему под нос свою кисть. – Мои руки сделаны по типу лап хищных птиц. Эту хватку не ослабит даже смерть. Чем сильнее нагрузка, тем крепче они сжимаются. Я бы ни за что не сорвалась, даже если бы ты врубил десять «же». Скорее вырвала бы кресло из креплений.
Евдоким обреченно поник плечами:
– Похоже, я проворонил последний шанс спасти свою жизнь.
– Это точно, – кивнула Ахава.
– Скажи, я хоть как-то повредил тебя картечью?
– Не-а. Ни капелюшечки.
– Но ты была вся такая изломанная.
– Это называется синдром Элерса – Данлоса. Гипермобильность суставов. – Дракон закинула голову назад и просунула себе между ног. – Я же говорила, что в цирке выступала. Забыл?
– Значит, у меня с самого начала не было ни шанса?
– Если тебя это успокоит, то да.
Они ели лапшу из пищевого синтезатора. Дракон отличалась нечеловеческим аппетитом. Синтезатор едва успевал выплевывать пластиковые пакеты с горячей лапшой, как она выдавливала в себя их содержимое.
– Таим рецах![9]
– воскликнула она, наконец-то наевшись. Потом поймала странный взгляд Евдокима. – Чего тебе?– Ты ведь все равно меня съешь?
– Угу.
– Может, потрахаемся? – спросил Евдоким.
– Ну давай, – пожала плечами Ахава и стала снимать с себя чешуйчатый костюм. Он снимался на удивление быстро – чешуйки размыкались там, где она проводила пальцем.
Фигура у нее была что надо – да, немного долговязая, как, впрочем, у многих, кто вырос при низкой гравитации.
Уцепившись за страховочные ремешки на стене отсека, Ахава приняла коленно-локтевую позицию. Евдоким схватил ее за бедра. Секс в космосе не отличался изяществом и напоминал стыковку космических кораблей в ручном режиме, когда оба пилота пьяные, но очень настойчивые и не боятся помять стыковочный шлюз стыковочным захватом.
Когда Евдоким ритмично задвигался, держась за бедра дракона, как легкоатлет за ручки спортивного «коня», Ахава повернула к нему голову – на все сто восемьдесят градусов, прямо как сова, и ее лицо оказалось напротив его лица.
– Может, поцелуемся? – игриво сказала она.