Назначьте ведьме адвоката

Это утро ничем от подобных ему не отличалось. Не протрезвление и не разочарование — нет, ни в коем случае, но… Просто праздник уже прошёл. Гостиничный номер по-прежнему шикарен, а на столике возле кровати едва начатая бутылка шампанского стоит — можно допить, не выдохлось ещё наверняка. И рядом тихо дышит всё тот же мужчина. Он уж точно хуже не стал, даже в чём-то лучше, реальнее: полукружья удивительно чёрных ресниц, красноватые, светлеющие к корням, как это бывает только у рыжих, волосы на подушке. Выпуклый бицепс со старым, неровным шрамом. Рука тяжёлая, будто каменная.

Да, на этот раз всё получилось. А с любовью так и вообще, кажется, перебор случился.

Кира, от усердия губу закусив, тихонько — не потревожить бы, не разбудить — выбралась из постели, замоталась в брошенное на пол покрывало. Убедилась, что длины шнура хватает, вытащила его из-за кресла и только потом подхватила тренькнувший телефон, на цыпочках в ванную пробралась.

Долго сидела на холодном полу, прижавшись голыми лопатками к такой же холодной стене, никак номер назвать не могла. Да и когда решилась, выговорила не с первого раза — голос сипел по-разбойничьи. Хорошо, аппарат оказался дорогой, из новых, понимающий. Комментировать не стал, вроде бы даже вздохнул сочувствующе. Тихонько пиликнул, побурчал, соединяя, моргнул красным глазком.

На том конце провода тишина стояла, даже «алло!» не сказали.

— Мам… — шёпотом позвала Кира.

— Брен уже звонил, — отозвалась госпожа Рейсон.

— И что сказала?

— Что ты ещё спишь.

— Где?

— Странно, но этого он не уточнял. С кем тоже.

— Мам… — вроде и не собиралась плакать — слёзы сами собой закипели. Голову задрала, затылком в ледяную мраморную плитку упираясь, а они всё равно пролились, потекли щекотливо по скулам. — Ты на меня злишься?

Получилось совсем по-детски. Да и не стоило, наверное, взрослой, уверенной в себе женщине, только что из постели любовника вылезшей, мокрядь кулаком по щекам размазывать.

— Да Господь с тобой, Кирелла! Мне-то на тебя с чего злиться?

Телефон, какой бы он новый ни был, интонации всё равно передавал плоховато, смазано. Да и мать говорила тихо. Наверное, отца боялась разбудить. Потому и не понятно: на самом деле сердится или язвит по своему обыкновению.

— Я такого наворотила, мамочка…

— Перестань, — одёрнула родительница, — ничего такого ты не наворотила. Пока, по крайней мере. И уж точно не сделала ничего не поправимого. Такое вообще сотворить довольно сложно. Понятно, хорошего мало. Отец вон в истерике полночи бился, даже напиться умудрился, бедолага. — Может, ведьме и показалось, но в голосе госпожи Рейсон прорезалось что-то, сильно смахивающее на снисходительную гордость. — Но лично я для рыданий причин не вижу. Надо просто сесть и подумать, что тебе по-настоящему нужно.

— Я не знаю… — промычала Кира.

Слёзы уже не просто текли, а едва не водопадом низвергались. Вроде бы в глазах не должно быть столько влаги. Да и в носу тоже.

— Никто и не предлагает решать немедленно, — фыркнула мать. — На поезд ты вроде не опаздываешь.

Кажется, госпожа Рейсон ещё что-то говорила, да дочь её не слушала. Точнее, как раз слушала, резковатый голос матери успокаивал, будто она сама по голове гладила — Кира просто в смысл не вслушивалась. Взгляд сам по себе, без всякой хозяйской воли, с предмета на предмет скакал. А мозг безразлично констатировал, будто кто карточки показывал: раковина, зеркало, мужской несессер, щётка для волос. Серебряная щётка для волос, не деревянная, а с кабаньей щетиной. Ручка гравировкой-вьюнком украшена и камешками. Дорогая штучка, явно женская.

— Я развожусь, Кир.

— Из-за меня?

— Нет. Да я и не об этом. Ты поедешь со мной? — подумал и добавил, словно это по-настоящему важно было. — В столицу.

— Да-а, Тейлор, ты на самом деле потрясающий дурак. Какая мне разница, в столицу или в северные поселения?

— Это да или нет? — уточнил, набычившись.

— Естественно, да.

Как всё просто бывает ночью. И почему утром становится так невероятно сложно?

— Я ему не нужна. Не подхожу, — выдавила Рейсон, — совсем.

— Что ещё за глупости ты втемяшила в свою дурную голову? — холодно поинтересовалась мать, то ли всё же разозлившись, то ли обидевшись, что её перебили.

— Это не глупости, а факт. Знаешь, что такое факт, мам? Это конкретное жизненное обстоятельство, с которым норма права связывает возникновение, изменение либо прекращение правоотношений. В данном случае факты говорят, что правоотношения возникнуть не могут. Меня предупреждали, да только я не слушала.

— Оставь свою заумь, — приказала мать тем же самым тоном, которым в детстве велела бяку бросить. — Ты просто боишься.

— Вот именно, боюсь. Он проснётся и… и…

Слёзы окончательно забили нос, даже изнутри по горлу текли — горькие на вкус и совсем несолёные.