Назови меня своим именем (ЛП)

Когда он проходил мимо, я тоже не удержался от рукопожатия и сказал, что мне очень понравились его стихи. Когда я успел прочесть их, если книга еще не вышла? Стоящие рядом услышали его вопрос. Теперь меня вышвырнут из магазина как обманщика?

– Я купил ее в книжном магазине в Б. пару недель назад, и вы любезно подписали ее для меня.

Ах да, он помнит тот вечер. «Un vero fan, истинный поклонник, значит», – добавил он громко, во всеуслышание. И действительно, все обернулись к нам.

– Скорее даже не поклонник – сейчас они называют себя фанатами, – прибавила пожилая женщина с зобом и в платье кричащих тонов, делавшем ее похожей на тукана.

– Какое из стихотворений тебе понравилось больше всего?

– Альфредо, ты же не учитель на устном экзамене, – усмехнулась какая-то женщина лет тридцати с хвостиком.

– Я просто хотел узнать, какое из них ему понравилось больше. Я что, не могу об этом спросить? – произнес он притворно плаксивым дрожащим голосом.

На секунду я поверил, что женщина, вступившаяся за меня, избавила меня от необходимости отвечать. Я ошибся.

– Итак, какое же? – снова спросил он.

– То, где жизнь сравнивается с базиликой святого Климента.

– То, где любовь сравнивается с базиликой святого Климента, – поправил он задумчиво, как будто взвешивая смысл обеих фраз. – «Синдром "Святого Климента"». – Поэт вперил в меня взгляд. – И почему же?

– Господи, да оставь бедного мальчика в покое, – вмешалась другая женщина, решившая, видимо, поддержать мою прежнюю защитницу. Она взяла меня за руку. – Давай-ка, я отведу тебя к закускам, чтобы ты мог отделаться от этого чудовища, у которого эго такого же размера, что и ноги. Ты видел, какие огромные у него туфли? Альфредо, тебе правда нужно сделать что-то со своими туфлями, – произнесла она уже с другого конца переполненного магазина.

– Моими туфлями? А что не так с моими туфлями? – спросил поэт.

– Они. Слишком. Большие. Разве они не кажутся огромными? – спрашивала она меня. – У поэтов не может быть таких больших ступней.

– Оставь в покое мои ступни.

Кто-то из толпы вступился за поэта.

– Хватит смеяться над его ступнями, Лючия. С ними все в порядке.

– Ступни бедняка. Всю жизнь проходил босиком и до сих пор покупает обувь на размер больше на случай, если вдруг вырастет к следующему Рождеству, когда придет пора праздничных распродаж! – Все это произносилось тоном озлобленной брошенной мегеры.

Но я не отпускал ее руку. Она мою тоже. В этом сквозил дух товарищества. Было приятно держать за руку женщину, о которой я ровным счетом ничего не знал. Se l’amore, подумал я. И все эти загорелые руки и локти всех этих женщин на галерее. Se l’amore.

Но тут в показную перепалку между мужем и женой вмешался владелец магазина. Se l’amore, провозгласил он. Все засмеялись. Неясно было, вызван ли смех облечением от того, что прекратилось супружеское брюзжание, или повисшей в воздухе фразой «Если это любовь, то…»

Но присутствующие уловили сигнал к началу презентации и поспешили устроиться поудобнее в каком-нибудь уголке или опереться о стену. Мы заняли лучшее место, на винтовой лестнице, усевшись прямо на ступени. По-прежнему держась за руки. Издатель как раз собирался представить поэта, когда входная дверь скрипнула. Оливер пробрался внутрь в сопровождении двух сногсшибательных красоток, не иначе как фотомоделей или киноактрис. Складывалось ощущение, что он прихватил их где-то по дороге в магазин – одну для себя и одну для меня. Se l’amore.

– Оливер! Наконец-то! – воскликнул издатель, поднимая стакан с виски. – Милости просим!

Все обернулись.

– Один из самых молодых и самый талантливый из американских философов, – произнес он, – в компании моих прелестных дочерей, без которых «Se l’amore» никогда не увидела бы свет.

Поэт выразил согласие. Его жена повернулась ко мне и прошептала: «Какие красотки, правда?» Издатель спустился с возвышения и обнял Оливера, затем взял у него большой темный конверт, в который Оливер засунул пачку страниц.

– Рукопись?

– Рукопись, – отозвался Оливер.

В обмен издатель вручил ему сегодняшнюю книгу.

– Ты уже дал мне одну.

– Точно.

Оливер из вежливости просмотрел обложку, затем огляделся по сторонам и наконец заметил меня рядом с Лючией. Он подошел, обвил меня рукой за плечи, и наклонился поцеловать ее. Она по-новому взглянула на меня, затем на Оливера, оценивая ситуацию.

– Оливер, sei un dissoluto, ты развратник.

– Se l’amore, – ответил он, демонстрируя книгу ее мужа, словно та своим содержанием полностью оправдывала его поведение.

– Да ну тебя.

Мне было не совсем ясно, назвала ли она его развратным из-за двух девушек, с которыми он пришел, или из-за меня. Или все вместе.

Оливер представил меня обеим девушкам. Очевидно, он хорошо знал их, и обе питали к нему интерес.

– Sei l’amico di Oliver, vero? Ты – друг Оливера, да? – спросила одна из них. – Он рассказывал про тебя.

– Что же?

– Хорошее.

Она прислонилась к стене рядом со мной и женой поэта.