Назову своей

В целом он чувства взбеленившегося ежа понимал. Совершенно ненормальная ситуация, когда одна твоя женщина видит тебя с другой – пусть на тот момент тоже твоей. Можно сколько угодно «включать» современного человека, но глубинное чувство собственности, пусть покрытое глянцем цивилизации, никуда не девается, дремлет до поры до времени. Помноженное же на женское воображение, оно и вовсе имеет разрушительный эффект. Воображение Шуры было не только женским, но и богатым – какую красоту его жена творила, придумывала, разрабатывала, воплощала.

Она заявила, что в будущем хотела бы попробовать себя в ювелирном деле. Игнат тогда удивился. Шура – ювелиром? Перебрал заколки, ободки, серьги, всё то, в чём он ни беса не понимал, и подумал – а почему нет? Из простых бусинок и стекляруса умеет неописуемую красоту сотворить, из драгоценных и полудрагоценных камней тем более сможет.

Оказалось, Шура из ничего способна сотворить не только салатик и ободок, но и, как полагается женщине, – скандал. На почве ревности.

– … и я бы ни за что не стала с Дружининым, если бы не ты с Любой! – Игнат, отвлёкшись на свои мысли, вынырнул в середине монолога Шуры.

Посмотрел внимательно на жену. «Не стала с Дружининым»… что? Обычно так говорят, когда речь о сексе, но Шура определённо досталась Игнату невинной девушкой. Датчика на половом органе у него не было, к гинекологу перед вступлением в брак жену не отправлял, но некоторые вещи очевидны. Просто, бес их раздери, понятны любому школяру!

Шура в совершеннейшем ужасе смотрела на Игната, прикрыв ладонями рот. Зелень глаз стала нечеловечески изумрудной, нереальной. Фантасмагория.

– Шура, что сделал этот Дружинин? – мягко спросил Игнат, понимая, что незначительное повышение голоса – и у Шуры начнётся истерика, если не паническая атака, настолько мертвецки бледной она стала.

А сам в это время пытался вспомнить, где слышал фамилию Дружинин. Сергей, значит, Дружинин. Где?! Вспомнил. В Кандалах, вскользь, от Лёши… Лёши? Ребус какой-то, честное слово!

– Пожалуйста, успокойся, – шепнул он. Осторожно взял за руку Шуру. – Что бы ни случилось, ты здесь в безопасности, – продолжил Игнат, будто ступая по тонкому льду, и повторил: – Ты ни в чём не виновата. Не виновата.

Шура вела себя, как типичная жертва насилия, Игнату приходилось встречать несчастных. Каждая такая встреча выматывала, выворачивала жилы, вытягивала нервные волокна с методичной жестокостью. Он, не моргнув глазом, выбрал бы встать под пули, лишь бы не иметь дело с этой стороной жизни. И всё-таки пазл не складывался, картинка была мутной, покрытой рябью.

– Ты можешь мне рассказать, – не то спросил, не то утвердил Игнат, не особенно надеясь на согласие.

Нужно было успокоить жену, а дальше действовать по обстоятельствам. Скорей всего, понадобится психолог, психотерапевт, наставник, если Шуре именно с ним будет проще.

– Да! – вдруг выпалила Шура, одновременно пятясь и выставляя руки перед собой, показывая, что ближе подходить нельзя.

Игнат демонстративно отошёл на шаг, жестом продемонстрировал, что Шура может беспрепятственно выйти из кухни и квартиры, если пожелает. Естественно, никуда отпускать жену в настолько взвинченном состоянии он не собирался, но жест доброй воли лишним не был. Молча посмотрел на Шуру, та не отводила взгляда от окна, собиралась с духом.

Потом Игнат продолжал молчать, и впервые в жизни не знал, как реагировать. Смеяться? Плакать? Злиться? Ужасаться? Оставалось удивляться хитросплетениям судьбы, которая в один момент бросила костяшки таким образом, что нелепая, случайная встреча у реки вызвала объяснимую физиологическую реакцию у Шуры. А после запустила маховик нелепостей, случайностей, действий осознанных и нет.

Всё вместе это привело в одну-единственную точку – пятачок в благоустроенной кухне Калугина Игната, где стояла Шура.

– Что сказал тебе наставник? – уточнил Игнат, выслушав сбивчивую речь.

Не следовало задавать этот вопрос и отвечать на него не нужно, исповедь – таинство сокровенное для верующего человека. Игнат помнил свой формальный подход к происходящему накануне свадьбы: отбарабанил примерный список прегрешений, который имелся у любого взрослого мужика, кинул в конце «каюсь», получил такой же формальный ответ и был таков. Маскарад, а не таинство – бесцельное действо для всех участников.

– Велел молиться ночь перед чином брачного молитвословия и покаяться мужу.

– Молилась?

Шура послушно кивнула.

– Каяться не стала… – Игнат старался не улыбаться.

Бардак в ежиной голове заслуживал отдельного внимания, разбора по полочкам. Ужас, который Шура испытала с несчастным Дружининым, скорее связан не с насилием, а с возникшим в процессе ассоциативным рядом: мужчина – блуд – грех – наказание. И этот гремучий коктейль из противоречивых, неясных эмоций прилетел прямо в супружескую постель Игната, в виде отказа от банальной миссионерской позиции: блуд – грех – наказание.

Шура покачала головой из стороны в сторону.