Назову своей

– Прости, Шура, у меня были женщины, я не достался тебе невинным юношей, – вздохнул он. – Паршиво вышло, нечестно по отношению к тебе, но…

Какого беса он оправдывался? За что? За то, что до тридцати пяти лет не просидел в девственниках? Хорош жених бы был: неопытная жертва застоя в предстательной железе. Но, чёрт возьми, как же невыносимо видеть боль в глазах Шуры!

Что можно ответить на простую просьбу: «Расскажи мне о ней». Не рассказать нельзя, рассказывать – тоже.

Игнат встретил Ритку около десяти лет назад. Заскочил в медсанчасть лейтенантом в поисках таблетки от головной боли, последствия ночного возлияния, и пропал. Потерялся в синем омуте глаз и откровенном декольте белого халатика. Встал, как вкопанный, во всех местах и смыслах.

– Товарищ лейтенант, у вас что-то случилось? – Ритка посмотрела на входящего, нагнула голову, улыбнулась, довольная произведённым эффектом.

– Можно, я войду… – промямлил Игнат, не веря собственным ушам.

«Можно»? Он сказал «можно»? Серьёзно?

– Можно козу на возу, – усмехнулась Ритка и продолжила добродушно, поманив пальцем, будто приворожив: – Давайте, я вам давлению измерю, а то вы бледный какой-то.

Потом-то он узнал, что Измайлова Маргарита Сергеевна – жена майора Измайлова, которого только перевели с Камчатки, где он неплохо, а главное, быстро продвинулся по службе. С Измайловым у них был продолжительный роман на расстоянии. За время, пока будущий муж отдавал долг Родине в заднице этой самой Родины, Маргарита Сергеевна окончила гражданскую медицинскую академию, за неведомой надобностью выучилась там же на военной кафедре. В завершении же отправилась получать мужскую специализацию «военно-полевая, военно-морская хирургия», что объяснимо не понравилось мужу, и он пристроил жену на тёплое, непыльное местечко в санчасть – лечить прыщи, диарею и похмелье у служивых.

Закрутилось у лейтенанта Калугина с женой Измайлова раньше, чем он успел понять, что чужая жена – табу по всем статьям и законом, тем более – жена сослуживца, старшего по званию. Ритка сводила его с ума, доводила до сумасшествия, дикого, ненормального исступления. Ничего подобного он не чувствовал до, и никогда после.

Всё развивалось стремительно, взаимно, на глазах всего честного народа. Несколько раз лейтенанта Калугина вызывали на ковёр, грозились смертельными карами, увольнением, «прилюдной поркой», чтобы другим неповадно было – ничего не помогало. Разве могли помочь разговоры, когда его трясло от одной мысли о Ритке, от воспоминания, от силуэта, мелькнувшего в окне.

Слухи дошли до генерала Калугина, и он решил вопрос по-своему: Измайлова перевели, Маргариту Сергеевну уволили, Игнату запретили под страхом отлучения от семьи встречаться с зазнобой. С тем же успехом можно было запретить солнцу вставать и садиться.

Ритка ушла от мужа. Надоело обманывать, терпеть приступы ревности, бешенства, главное – осточертел деспотизм благоверного по поводу профессии. Всю жизнь лечить угревую сыпь и бактериальную пневмонию у сопливых срочников она не хотела. Муж в свою очередь не собирался позволять жене работать по выбранной специальности. Игнат был солидарен с Измайловым, военный врач, хирург – конский труд, но не восхищаться умом Ритки, её целеустремлённостью не мог.

Она ждала действий от Игната, естественно ждала, только Игнат не торопился решать этот вопрос. Он даже гражданский брак не спешил предлагать, искренне считая подобное сожительство суррогатом. Или всё, или ничего.

Всё с Риткой было для него слишком много, а ничего – не устраивало.

Так они и катились по жизни: не вместе, не врозь, то отпуская друг друга в свободное плавание, то захапывая в безраздельное пользование. Игнат чётко понимал, Ритка – женщина-праздник с заточенными клыками, и точно так же осознавал, что не хочет видеть её рядом до конца своих дней. Никому не охота жить под одной крышей с кровососущим существом. Более того, он сам не желал быть сраным вампиром, который, напившись крови, будет отползать в сторону до следующей кормёжки.

Калугин долго сходил с ума, его ломало, как при героиновой ломке, но понимание, что разрыв – это благо, придавало сил. Как наркоман, он срывался время от времени, постоянно крутил воспоминания о кайфе, желал испытать его снова и снова.

Разве такое скажешь жене? Тем более Шуре! Откровенное безумие – делиться подобным ненормально со всех сторон и ракурсов.

Игнат посмотрел на Шуру, пронзённый пониманием, что последнее время он не вспоминал о Ритке, не думал, не сравнивал. Сейчас, невольно перебирая в памяти события прошедшего десятилетия, он не почувствовал ничего, даже лёгкой досады. Единственное, что его волновало – обида Шуры.

Шура же молча наблюдала за лицом Игната, делала какие-то выводы, которые – Игнат мог дать руку на отсечение, – были ошибочными.

– Рита – женщина, с которой я периодически встречался в течение десяти лет, – спокойно произнёс Игнат.

– Десяти?! – Шура отступила на пару шагов, словно беса увидела своими глазами. – П-почему не женился? – Видимо от неожиданности, она начала заикаться.