Не без греха (СИ)

Кухня, совмещённая с гостиной, поблёскивала отражениями подсветки. Тэхён забрался на диван с ногами и, сев вполоборота, закинул руку на спинку. Подойдя к холодильнику, Чонгук извлёк бутылку «Джемесон» спокойно плеснул в стакан и кинул льда. Тэхён выпучил глаза. Что-то невероятное: Чонгук позволил себе выпить.

— Что стряслось-то? Ты это… может не будешь пить? — Тэ заёрзал на месте. — Тебе за руль.

— Переночуешь здесь, — отрезал Чонгук, садясь в кресло.

— Но…

— Или можешь сам добраться. Как угодно. Я хочу расслабиться.

— Типа - «отъебись, Ким Тэхён»? — Тэ не уверен, уместны ли шутки.

Следующие полчаса тянулись и тянулись, а привкусом отдавали противным, как палёная резина. Чонгук убивал бутылку и взялся курить, Тэхён молча сидел, обнимая колени. Показалось, что им двоим было, о чём поразмыслить.

— Как настроение? — Тэхён завязывал беседу.

— Никак, — Чонгук смотрел вдаль, пьянея и затягиваясь.

Весь вечер чувство, будто зашивает язвы вручную, а те рвутся, опять и опять. Тэхён запрокинул голову и вытянулся, ударившись в печальные мечтания. Полы халата разошлись в стороны, приоткрыв мягкую тень бёдер, тонкие ключицы скобами торчат из-под воротника, на розовых губах теплится запёкшееся пятно крови. Чонгук выпил ещё и отвёл глаза.

По правде, он был в участке, тряс следователя, занимавшегося делом Юнги. И вместо точных ответов добился только подтверждений многочисленным сомнениям. Потом решился на звонок по номеру, который незаметно вытащил у Чимина. А не надо было, совсем-совсем не надо. Он позвонил и услышал: «Да?». И эхо от той гласной проскочило через глотку пикой, затащило на распятие и накормило терновыми венками. Чонгук поверить не мог, не зная, радоваться ему или бесноваться, ненавидеть или каяться. Звонок оборвался гудками. Чонгук повторял ещё и ещё. Пустота и ощущение, будто использование по назначению прошло успешно…

Проголодавшись, Тэхён прошлёпал босыми ногами на кухню, стащил из холодильника шоколадный батончик, умял его. А когда обернулся, замёрз окончательно, врастая в плитку. Напротив источало жар уже полуголое свирепое тело, футболка валялась поодаль, пара пьяных глаз точила его до кости.

— Чонгук… — он попятился назад и врезался задом в столешницу.

Чонгук грубо оттянул его за волосы и прижался к губам, прикусил язык.

— Нет-нет, стой… Стой…! — Тэхён отпирался, но Чонгук оказывался в сто крат сильнее, горой мышц.

Взревев, Чон подсадил его на стойку и задрал халат, по знойным смуглым ляжкам прокатилась дрожь, проявились красные царапины. Тэхён отбивался и кричал, извивался, а Чонгук выпек на его шее засос и… застыл. Грудь его тяжело вздымалась и опускалась, поплывший взгляд не сулил ничего хорошего. Тэхён продолжал спрашивать: «Что случилось, что случилось?», и Чонгук снова слышал голос в голове. «Да?».

Голос с того света.

Вообще-то, он яро хотел изорвать вверенный подарок, изнасиловать его и выкинуть вон, спрашивая тем самым: «Какого чёрта? За что?!». Когда у него один хозяин, двоих быть не может. Так зачем ему иллюзия? Пусть он и хранитель, но не этого тела. А если сказанное верно, то не имеет права и портить.

Отряхиваясь от наваждения, Чонгук отпрянул и, отерев лицо ладонями, проговорил исчерпывающе грозно:

— Уходи. Прямо сейчас уходи, пока я хуже не сделал.

Запахивая халат, Тэхён воззрился на него в страхе, но всё же благодарный за остановку посреди хаоса. Он помотал головой, колени у него дрожали. Онемел. Ни слёз, ни слов.

И тогда Чонгук, набрав воздуха в грудь, вернулся в гостиную и принялся рушить и колошматить всё, что видит, ушёл вглубь квартиры.

— Блядь, блядь… блядь! — заводился Чонгук и сметал всё со столов, полок, крушил, ломал, пинал и разбивал к чертям собачьим. И звенело стекло зеркал, столько отражений кануло в лету. — В пизду это всё! Нахуй! Сука! Чтоб тебя! Ненавижу!

Надумав искалечить Тэхёна, Чонгук подсознательно желал причинить боль его истинному обладателю. Всего лишь потому, что любил. Потому что любовь, по его мнению, то единственное, за что вообще стоит бороться. Так почему одни сражаются до конца, а другие позорно сбегают?!

…Шум стих. Тэхён притаился, затем на негнущихся ногах прошёл в спальню. Чонгук сидел на полу за сброшенным абажуром напольной лампы и судорожно, почти беззвучно, всхлипывал, держа в окровавленных руках их с Юнги фотографию, засыпанную осколками.

Тэхён нихрена не понимал в причинах, он добрался до Чонгука и всё, что сумел - обнять его и прижать к груди, как это мог бы сделать любящий старший брат.

Чонгук зажал Тэхёна в руках и повторами вспарывался об острую, как лезвие, мысль:«Мёртвое должно быть мертво, мёртвое должно быть мертво».

========== Глава 17. Птички в клетке. ==========

А если бы он не всадил ярость в разгром, то направил бы на Тэхёна и разорвал его. Чёрт знает, чем бы кончилось. За всю жизнь Чонгук впервые надрался до почти беспамятства, ругался и проклинал, пользуясь силой слов наравне с заболевшим фанатиком.