Не без греха (СИ)

Он слился в созависимости, слился с ним в безумии. Ему тоже хотелось наказать себя за то, что любыми способами не остановил Чонгука, за то, что не пробовал спасать Юнги, когда ещё имело смысл, за убийство.

Но сложнее всего Тэхёну давалась громадная стена холода, пробиться через которую сделалось невозможным. Он всё ещё верил в то, что у них любовь, что у Юнги временное помутнение рассудка, вызванное утратой близкого. Потом разочаровался и впал в депрессию. Прежней теплоты не возвращалось, она стеклянной ватой копилась над потолком и резала при каждом открытии век, при закрытии их.

Однажды Тэхён не выдержал и рассказал, как у них было. Там, с Чонгуком. Там, без Юнги и его ведома. Желал найти отклик, а нашёл новые побои.

— Вы… что? — Юнги отставил бутылку и поднялся.

— Мы переспали.

Тогда Тэхёну впервые влетело так, что он пересёк в полёте комнату и кубарем снёс со столика вазу, порезался.

— Я ненавижу себя за то, что живу, — Юнги терзал его и шипел. — За всё, чего я не сделал.

От жалости к себе подташнивало. От трусости и неумения справиться со шквалом эмоций.

Как бы сильно не болели собственные синяки, Тэхён сочувствовал и целовал сбитые костяшки, бледные сухожилия. Иной раз он покупал выпивку, иной раз он разливал в стаканы спиртное или тащил порошок у знакомого бармена и тоже забывался ненадолго. Они стремились вернуться в купель, где приятно и хорошо, а залезали в котёл с маслом. После таких ночей очень хотелось свинца.

Юнги оставался последним его оплотом, деваться больше некуда, не с кем и никогда. Пыточная камера - вот что стал представлять их дом. И многодневная профилактическая смерть, прописанная рецептом ежедневно.

Когда Юнги отряхивался и трезвел, приходя в себя, он любил Тэхёна безусловно, и тот растекался в надежде, тепле, он радостно принимал его и признавался, желал поверить так же, как однажды поверил в него сам Юнги. Иногда они говорили о Чонгуке, как о самом лучшем, что было в их жизни. Потом переглядывались и целовались, нащупывая ещё кое-что ценное. Если оно ещё живое, пусть и раненое.

Всё это походило на развитие отношений хронических, а в конце концов, разбитых и добивающих судьбы вручную.

Позже просветы случались всё чаще, и Юнги отрывал опьянелые глаза от мысков ботинок, чтобы смотреть в небо с молочно-белыми облаками. Зелёное-зелёное лето. Тёплое и прекрасное лето в феврале. Он в сказке, дарованной дорогой ценой. И у него всё ещё есть Тэхён. Притупившаяся боль прошла метаморфозу, выполоскав их обоих. Юнги окончательно прозрел, заметив, что Тэхён рефлекторно закрывается руками, когда он едва лишь хочет погладить его по голове.

В один из вечеров Юнги осознался в реальности, очнулся. Он остановился, чтобы оглядеться вокруг. Со стороны улицы отчётливо слышался прибой. Тут же - пыльный бардак, фиолетово -жёлтые пятна на смуглой коже Тэхёна, стекло бутылок. И чудовище, царапающее свою грудную клетку. Чудовище сгнившее и охрипшее от избытков табака. Юнги опустился перед Тэхёном на колени и ритуально долго целовал руки, вымаливая прощение, он увидел, что на его щеке тоже есть шрам, он увидел, что на его сердце их ещё больше.

Высидев примирение, совместными усилиями они прибрались и опустились на ковёр, где держались за руки и долго говорили, словно встретившись заново после многолетней разлуки. Юнги оцепенел, он так и не спросил.

— Какой у него был голос? — он посмотрел на Тэхёна с надеждой. — У Чонгука?

Тэхён приосанился и потянулся за телефоном. Экран разбит стараниями Юнги, но это не страшно. Там оставалось кое-что важное, нерушимое и целое. Тэ подсоединил наушники и протянул.

— Вот, посмотри.

На экране темнота, что-то зашевелилось. Потом возник…

Юнги закусил губу.

Возник Чонгук. Он сидел на полу и сурово копался в бумажках. Голос Тэхёна: «Чо-он Чо-онгук. Человек-скала. Дункан Маклауд. И наш лучший бариста. Сделай кофе, а». Камера отодвинулась влево, в кадр попал Чимин, показал язык. Тряска. Фокус. Приближение. Чонгук наконец отвлёкся и поднял глаза, зажёгся его чистый и твёрдый взгляд.

Юнги опустил дрожащую руку, веки его покраснели.

«Ким Тэхён. Главная заноза в моей заднице. Сам сделай. Зачем ты снимаешь?».

Всхлипнув, Юнги тут же улыбнулся. Таким он и представлял его в общении, похожим, чёрт возьми, на себя. Он им так гордится. И этим мягким голосом, проникающим в самое сердце.

«Затем, чтобы на память», — отвечал тем временем Тэхён.

«Можно подумать, ты будешь это пересматривать».

«За этим люди и придумали камеры», — ввернул Чимин.

«Вот именно», — поддержал Тэхён.

Чонгук закатил глаза и поднялся, прошёл на кухню. Тэхён - следом.

«Я спокойно хочу сделать кофе», — поставив три чашки, сообщил Чонгук.

«Нет. Чон Чонгук, поделитесь с общественностью секретом вашей амброзии», — не отставал Тэ.

«Дурила ты, секретами не делятся с общественностью, — Чонгук улыбнулся и смешно поморщил нос, взял банку растворимого кофе и посерьёзнел. — Фишка в пропорциях. Ложка кофе, кипяток. Юнги хён всегда пил только так…»

Отмотать.

«Юнги хён всегда пил только так».

Отмотать. Вслушаться.

«…кофе, кипяток. Юнги хён…»

«…хён».