Не бойся темноты

Не сопротивляюсь ничему в этом разыгравшемся вечернем спектакле. У мангала идёт кухонная женская возня. Надин старательно запихивает розмарин в салаты и маринад.

– Собрались на мою седую голову. Э-э-э, что за хозяйка? Кто так делает? Не переборщи с травой… – ворчит и только и успевает выхватить у сестры из рук кустик розмарина Рузанна.

Двор заполняют ароматы плавящихся на открытом огне пахучих сарделек, мяса и каштанов, и розмарина.

Не люблю аромат мяса, но розмарин – моя слабость. Он успокаивает и наполняет лёгкие миром и надеждой. Всё внутри меня замирает, словно залипает в ароматном масле с пихтовыми нотками.

Крутые бёдра Милочки уже изящно подпирают невысокий заборчик. Он разделяет наш маленький домик и соседний особняк в три этажа, но разве может какой-то забор стать преградой для шустрой девицы, которая нашла новую жертву в мужском обличье? Трепещи, Рудик, в зубах хищницы Милочки вот-вот может оказаться очередная жертва! Но у моего соседа-павлина есть законная хозяйка, и она явно не дремлет.

– Ну-ну! Профурсетки театральные собрались. Стас, не заставляй меня выпускать внутреннюю грымзу, – гремит из дверей большого дома лязгающий голос соседки. Её длинная тень нависает чёрной тучей над едва освещённым двором.

– Оу, а ты, значит, с двумя живёшь? С этой дамой и с её внутренней грымзой?! Да ты баловник-многожёнец! Третью жену не подыскиваешь? – Мила, не снимая томной улыбки с лица и накручивая белые кудряшки на палец, разыгрывает привычный спектакль, в нём она прима – коварная обольстительница.

– Стас, ты оглох? Уши заложило от лапши, что тебе навешивают? – тон соседки сменяется на угрожающий, и руки красноречиво подпирают бока.

– Слушай, а почему тут нет таблички? – Мила старательно делает вид, что для неё не существует никаких третьих лиц.

– Какой таблички? – Стас таращит глаза, оглядывается на праведно разъяренную жену и уже явно начинает нервничать.

– Ну, таблички: «Осторожно, здесь живёт злая грымза»?

– Стас, сколько я еще буду стоять, как памятник долготерпению?!

– Кира, иду, иду, иду.

Послушный, но любвеобильный муж сдается; наблюдая, как он, запинаясь, бредёт в дом, Милочка нехотя отбрасывает от забора свой прелестный корпус.

– Ну, пока, Стасик! А я-то думала, ты Владимир! Владеющий миром, а ты Стасик!

Спустя минуту соседский двор пустеет. Ничуть не разочарованная Милочка, пританцовывая, возвращается к маленькому прудику и небольшой крытой беседке над ним, где уютно расселась наша компания. Она поглядывает на светящиеся соседские окна и горланит, виляя бёдрами, как неприличная девица:

– Что со мной?

О боже мой!

А я пью, мне мало.

Спасай, Стас, мой дорогой!

– Веди себя прилично, а-а-а. Ну что за репертуар? Да уймись ты. Сейчас у всех Стасиков в округе сработает инстинкт самца. – Рузанна насильно усаживает распоясавшуюся танцовщицу рядом с нами.

– И прекращай искать приключения на свою «кардашьян», – поддерживает её недовольство Надин.

– Чья бы «кардашьян» тут мычала! – рявкает в ответ девица уже заплетающимся языком.

Никогда не видела Милу в таком состоянии. Пьяную и распустившуюся. У меня это вызывает недоумение. У всех остальных, судя по их переглядываниям – возмущение и неприязнь. Чувствую, как внутри беседки воздух начинает электризоваться. Вот-вот он вспыхнет зелёными искрами. Пытаюсь пошутить, чтобы снять напряжённость атмосферы, но ничего не выходит.

– Слушай, Мила, ну что за дела. Ты опять набралась. Хватит нам приключений. Там, где ты, вечно истории. Хоть в этот раз уймись, – выпаливает Мира.

– Надоели. Как вы надоели. Сговорились вы все, что ли, мне настроение портить? – огрызается Мила.

– Мы вообще-то сюда приехали не Стасиков снимать. Мать, перепутала? Ты не за барной стойкой и не в театре. Забыла? – подхватывает нарастающее возмущение Надин.

– Я забыла? Это вы что-то забыли! – Мила встает, пошатываясь, прислоняется к решетке беседки и, зло буравя меня глазами с размазанной вокруг краской, обращается к Надин: – Дорогуша, а может, ты расскажешь сестре настоящую историю?

– Замолчи, – шипит в ответ Надин.

– Не буду я больше молчать. Расскажи ей!

В тёмном воздухе повисает тишина, накрывая мои плечи тяжкой ношей. А Мила пьяно настаивает:

– Что молчишь, Надин? Прямо сейчас расскажи своей сестре всё. Или она так и будет дурой ходить?

Взгляды всех присутствующих падают на ноги, на руки, на землю. Всех, кроме сестры. Наши глаза встречаются.

– Дурой – кто? – после оцепенения я всё-таки решаюсь заговорить. – Мила, ты о чём просишь? Что происходит? – Мой растерянный взгляд мечется, но гости не спешат с ответом. Словно кто-то невидимый заклеил им рты. Гнетущая тишина становится всё тяжелее и тяжелее. Чувствую, как она наваливается, и горблюсь от её неподъёмного веса. Адресую молчаливый вопрос Надин, но всё внимание сестры сосредоточено на скандалистке.

– Замолчи. Прямо сейчас замолчи! – Надин вскакивает и пытается ухватить Милу, но та ловко увертывается.

– Баста! В таких театрах я не играю. Увольняюсь! – хмыкает девица и с ног до головы измеряет меня каким-то странным взглядом. – Твоя сестра всё врет, а на самом деле… на самом деле…