Не бойся темноты

От тебя остались только несколько фотографий, небольшая кучка вещей и имя в общем списке телефонных контактов. Нажимаю на него каждый день, но, в отличие от «кто-то», с твоим именем связи больше нет. Совсем никакой, даже гудков.

Каждую ночь вижу сны один страшнее другого.

Жуткие сны приходили и раньше. Они приходили настолько часто, что уже ко дню, когда ты исчез, я чувствовала, как температура воздуха между нами падает.

«Руки застыли. Дай погрею». И я лезла в твой карман, чтобы ощутить человеческое тепло. Утопить свою ледяную мелкую женскую в большой мягкой мужской. Но ладони, те, что раньше любили вытирать мои щёки от слёз, уже не были такими горячими. Я об этом говорила, но ты смеялся: «Ерунда! Ты всегда была мерзлячкой».

Ты прав.

Я мерзлячка с детства, оттого катастрофически нуждаюсь в тепле человеческом. Может, я просто искала того, рядом с кем мне будет надёжно и тепло. Как птице внутри гнезда.

Искала человека, который бы меня охранял от ночного мрака и от моей собственной темноты.

Ольга Витальевна как-то высказала: «У вас патологическая тяга к людям и к привлечению внимания на фоне детских травм. И спутника вы, Мишель, конечно, искали – этакого «отцемать». Чтобы окружил тотальной любовью и заботой. Вы искали мать и отца в одном лице».

Психолог права во многом. Она сто́ит своих гонораров.

Я окружена людьми, но никогда не окружена любовью. Это разные вещи.

Но я её искала. Пронзительную, лёгкую, обнимающую и всепрощающую. И охраняющую.

Прижимаю ладони к лицу, чтобы не закричать от накрывающего и подступающего к горлу.

В том, что случилось, виноваты мы оба. Я виню и себя. Знаешь, я всё-таки немного отогрелась за наши совместные годы.

Опять ломит предательски тело и начинает щипать глаза. Словно оплеуху, выдаю сама себе:

– Соберись, тряпка. Только не реви!

Больше мне так никто не скажет. Идеальное одиночество. Разговариваю с твоими вещами, сама с собой и с котом. Что ты там написал в том скудном, трусливом послании?

«Я тебя люблю абсолютно».

Об абсолютной любви не говорят в прошедшем времени.

То же самое будет сказать: «Я любил море». Или: «Я любил горы». Ты ведь никогда не говоришь об этом в прошедшем времени, правда? Потому что то, что искренне любишь – это навсегда, и ты в любой момент своей жизни готов вернуться к морю или в горы. Без них не представляешь радостной жизни.

Светлая любовь – она абсолютное чувство.

Если тебе скажут: «Ты никогда не увидишь моря»? Да, ты не перестанешь жить и с моста не сиганёшь в реку, но тебя вдруг пронзит поцелуй дементора. Как будто вся радость вмиг исчезнет с земли.

«Ты никогда не увидишь моря». Чувствуешь неизбывную тоску размером с исполина? Чувствуешь?

Потому что всё, что ты любишь абсолютной любовью – абсолютное счастье. Это то, что разбивает туманы и разгоняет тучи. Это то, что вертит нашу третью от Солнца планету. Это тот первый взгляд женщины, которая тебя сюда привела. Это тот последний взгляд, который ты бросишь, покидая мир.

Я должна вылечиться. Представлю, что уже прошел год.

Открыла глаза, а вокруг – июнь и на подоконнике пчёлы целуют ромашки. Все шрамы сердца затянуло время, все обиды обросли новыми и уже нанесёнными другими людьми обидами, не нами и не друг другу.

Представлю, что прошёл целый год.

Триста шестьдесят пять дней – уйма времени, чтобы забыть и забыться.

Я снова смеюсь. Заглядываю на циферблат не для того, чтобы понять, не пора ли пить таблетки, а для того, чтобы удостовериться, что не опаздываю на свидание.

Мне больше не страшно выходить на улицу после двадцати одного ноль-ноль.

Ночь? Я люблю ночь!

Снова ношу короткие юбки и яркие платья. Снова отрастила свои кудрявые волосы, которые остригла сама после очередной панической атаки. Перестала в разговорах со знакомыми бояться вопросов о тебе. Перестала прислушиваться к каждому шагу за дверью по вечерам.

Я перестала дрожать, вздрагивать и ждать.

Глава 13. Великий «МЫ»

Сегодня выхожу во двор. Вытаскиваю за собой на веранду бумагу для эскизов, карандаши и ручки. Пытаюсь вернуться в работу, но, кроме бездарных почеркушек, на листах не появляется ничего.

Хочу поехать в город. Откладываю. До окончания срока моего обещания ещё два дня. И две ночи. Я как можно дольше стараюсь оставаться при включённом повсюду свете. Мне тридцать два года, но я, как и десятки лет назад, панически боюсь ночной темноты.

Сплю мало. Стала острее слышать: и звуки, и ароматы. Ольга Витальевна говорит: «Это нервное».

Звуки. Их становится больше и больше. Ими перезаполнен мир и мой тревожный мозг. Ночь наполнена одними, гулкими и раскатывающимися звуками. День – иными, резкими, резвыми, звонким громыханьем и голосами.

Ночью меня пугают и редкие шорохи, и шёпот, и тишина. Ночью тишина звенящая и смертельно-вязкая.

Днём всё превращается в кипящий котёл, в котором варятся судьбы, решаются вопросы, встречаются и навсегда расстаются люди.

Днём появляются звуки жизни: птицы, голоса, мотоциклы, детский смех, рокот далеко проносящихся машин с мигалками, собачий лай, насекомые и гул.

Прикрываю веки.